[One string fest]

Многие, наверное, заметили, что у нас исполнения часто превышают лимит. Иногда они доходят до четырехсот слов, но когда количество слов уже за тысячу - ну это совсем не дело. В связи с этим все "безлимитные исполнения" будут выносится в этот пост, ссылка будет указана в комментариях к заявке, сам же текст будет удален. В связи с этим настоятельно просим самостоятельно запостить свои тексты, так как проверка XX(!) туров займет немало времени.

Правило оформления:
НТ Ключ заявки.
Сам текст.
_______
НТ - номер тура.
Просьба: указывайте количество слов и прячьте текст под кат.

запись создана: 13.03.2010 в 00:05

@темы: организационное

Comments

[Гость]

XXV-65 TYL! Мукуро/TYL! Хром. Писать письмо от руки.

608

Друг по переписке - это всегда что-то интересное и захватывающее. Особенно если он с первых же строк попросил оставить в тайне его имя. Загадочно, необычно, волнующе, и это так нравилось Хром. Каждый раз, когда Мукуро, возвращаясь с работы, клал перед ней аккуратный конвертик, Докуро расплывалась в счастливой улыбке. Нет, иллюзионист по-прежнему оставался самым важным для неё человеком, но она была слишком робкой и стеснительной, чтобы открыто говорить на многие интересующие её темы. А написать всё на бумаге и отправить неизвестно кому гораздо проще. Потому что даже если бы незнакомец посмеялся над ней, это не было бы больно, ведь Хром неизвестно кто скрывается за «Твой верный друг.» в конце каждого письма.
Очередное послание пришло в среду. Девушка перечитала его пару раз, улыбнулась сама себе и, пока было свободное время, решила сразу написать ответ. Чистый лист бумаги нашёлся сразу же, а вот на поиски ручки пришлось потратить энное количество времени. Дело в том, что однажды её незнакомец написал о том, что паста, которой Хром пишет, невероятно вкусно пахнет. И с тех пор иллюзионистка писала только ей. Наконец ручка была найдена. Хром пододвинулась к столу и принялась писать.
«Мой дорогой друг. Спасибо, что ты всё ещё пишешь мне. Я очень рада получать твои письма, ведь ты стал для меня настоящим другом.
Я счастлива знать, что у тебя всё прекрасно. Расскажи мне поподробнее о той девушке, с которой ты живёшь. Судя по всему, она очень милая и дружелюбная. Думаю, что такой человек тебе очень подходит.
Ты попросил рассказать о Мукуро-сама снова. Я удивляюсь как тебе ещё не надоело о нём читать, но напишу с радостью, так как, мне, в свою очередь, не надоело о нём писать.
Мукуро-сама, он…» а дальше Хром окуналась в огромный водоворот собственных чувств. Приятное тепло разливалось по всему хрупкому телу девушки, стоило ей только вывести имя Рокудо на бумаге. Своему другу она рассказывала о иллюзионисте часто. Вернее даже будет сказать, что он являлся основной темой их разговоров. Докуро писала с удовольствием, стараясь как можно подробней описать каждое трепетание своего сердца, когда Мукуро, вернувшись домой, нежно целовал её в лоб. Она рассказывала о каждой их совместной вылазке в город или на природу. Рассказывала о том, как сильно стучит её сердце, когда Хранитель Тумана называл её своей милой Хром. В целом она писала о том как была счастлива. А её друг, казалось, очень любил всё это читать. Словно это Докуро о нём так вдохновенно писала, и его так сильно любила. Незнакомец будто упивался всеми этими словами и просил Хром писать снова и снова. Ему хотелось знать всё.
Наконец письмо было дописано. Девушка положила его в конверт и выскользнула в прихожую. Мукуро дома ещё не было, а значит она могла успеть сбегать на почту, а потом вернуться и заняться готовкой. Однако судьба распорядилась иначе. Не успела девушка даже переодеть обувь, как дверь распахнулась, и на пороге показался иллюзионист. Он нежно поцеловал Хром в лоб и, увидев письмо, спросил:
-Опять друг по переписке? Оя-оя, я буду ревновать. Бежишь на почту? Нет, милая, не пойдёт. Оставлять меня голодным не дело. Давай письмо мне, я завтра, когда домой буду возвращаться, отправлю. А ты лучше меня покорми.
Хром немного поколебалась, но затем всё-таки отдала Мукуро конверт и, улыбнувшись, пошла на кухню.
Рокудо ещё несколько секунд стоял в коридоре, прислушиваясь к звукам, затем убедился, что его девочка занялась нужным делом, и ушёл к себе в комнату. Дверь он закрыл на защёлку, явно намереваясь уединиться на какое-то время.
«Ну что ж, а теперь почитаем, что моя милая Хром написала мне сегодня…» - подумал он, садясь на стул и открывая конверт.
Хром ещё долго будет писать письма в соседнюю комнату в своём доме, рассказывая о своём счастье. А Мукуро ещё долго будет перечитывать их, упиваясь осознанием собственной нужности.

[Гость]

XXV-120 Сквало|Луссурия. После использования коробочки Солнца. "И что мне с этим делать? Я же обещал не стричься!"

456

456 слов.
- Ну и какого черта?
Вопрос, конечно, интересный, но ответа на него Сквало не получает. А когда Сквало не получает ответы на свои вопросы, он начинает психовать. Психовать ему, кстати, врачи настоятельно не рекомендуют, особенно сейчас, когда ему надлежит прохлаждаться в госпитале, опутанному паутиной проводов и катетеров, которые, правда, в данный момент едва ли не летают по палате, когда Сквало из них выпутывается с остервенением, совсем не характерным для человека, всего полчаса назад неспособного даже дышать без аппарата искусственной вентиляции легких.
Впрочем, к рекомендациям местных медицинских светил Сквало никогда не прислушивался, как и вообще к каким бы то ни было рекомендациям, а потому теперь по палате летают не только провода, но и не самые легкие предметы мебели, направленные в многострадальную и многоцветную голову причины паршивого настроения мечника. Причина сокрушенно охает, уворачивается от опознанных и не очень летающих объектов, и пытается не то оправдаться, не то воззвать к спящему летаргическим сном здравомыслию вошедшего в режим берсерка Сквало. Получается не слишком-то хорошо.
- Ску, окстись, я ведь из лучших побуждений! – тонко, с истеричными нотками взвизгивает Люссурия, когда прибор непонятного назначения разлетается на мелкие кусочки в опасной близости от его головы. – Ты же который день… - а теперь ваза, - без созна… - и капельница, - …ния лежал! Раны какие были! Помер бы, как пить дать!
Сквало искренне жалеет о том, что в палате нет его клинка. Одним источником раздражения стало бы меньше.
- До сих пор не сдох, не скопытился бы и в этот раз! – от таких децибел дрожат пока еще не раздолбанные вещи, и скачут осколки. – Нахрена ты своего петуха призвал?!
- Души моей прекрасные поры...
- Засунь себе свои душевные порывы!..
Люссурия пускает слезу, углядев в еле слышном из-за грохота окончании фразы двойное дно.
Наконец, Сквало немного остывает, и тяжело опускается на чудом уцелевшую кровать. Волосы стелются по полу почти на полтора метра, напоминая фату какой-то там невесты.
- Если бы ты умер, ты бы мне спасибо не сказал, - Люссурия театрально промакивает глаза платочком, не снимая при этом очки.
- Я тебе его и так не скажу, - огрызается Сквало, нервно постукивая протезом по колену. Бесит-бесит-бесит-бесит…
- Грубый ты, Ску…
- И что мне теперь с этим делать? – проигнорировав последний комментарий, мрачно интересуется Сквало, подтягивая к себе побочные эффекты исцеления, и наматывает их на локоть, как пряжу. – Я же обещал не стричься.
- Святая Богородица… Ску, тебе что важнее, волосы или жизнь?! – Люссурия обиженно надувает губы, и скрещивает руки на груди. Ответом его никто не удостаивает.
- А знаешь… В этой регенерации есть свои плюсы, - задумчиво тянет Сквало, разглядывая правую руку, сейчас напоминающую звериную лапу – пусть не размером, но длиной когтей точно. Люссурия на всякий случай прикидывает расстояние до двери.
- С такими ногтями я тебя и без меча зарежу, - недобро усмехается Сквало.

[Гость]

CR-64 Les chansons d'amour. Тсуна вместо Исмаэля, Гокудера вместо Эрванна. Не заметив влюбиться.

1 115

Расставаться с тем, кого любишь, больно. Вдвойне больнее расставаться навсегда. И втройне - понимать, насколько сильно любил лишь тогда, когда изменить уже что-либо невозможно.
Цуна знает об этом не понаслышке. И Ямамото знает тоже, хоть и продолжает улыбаться. В конце концов, они оба любили Киоко, действительно любили. В какой-то момент все запуталось до такой степени, то Цуна понемногу начал забывать: а с кем он, собственно, встречается? Киоко все понимала, относилась к происходящему с присущей ей легкостью и с бесконечной добротой принимала их обоих. А потом она взяла и умерла, так просто и так необратимо. Как если бы уснула, устав от всего этого.
Некоторое время Цуна просто... живет. Даже скорее существует, отрешившись от свалившегося на него горя. "На нас", - поправляет его всякий раз Ямамото. Ямамото хочет помочь и поэтому приводит его в ту самую квартиру, где все идет наперекосяк.
По пути Ямамото рассказывает про свою новую прекрасную девушку с её прекрасным характером и не менее прекрасной квартирой, где Цуна может побыть, если ему так тяжело возвращаться домой. Цуна молчит: он знает, что с этой прекрасной девушкой Ямамото познакомился в день гибели Киоко и не может избавиться от отторжения, которое она у него вызывает, даже не будучи с ним знакома. Ещё из рассказа становится ясно, что у девушки есть младший брат, который рано встает, так что "ты с ним и не столкнешься".
Цуне все равно. Он просто хочет спать.

В тот день (а если быть предельно точным и придираться к деталям, то утро) Гокудера просыпается даже раньше, чем обычно. Он слышал от сестры накануне, что у них будет ночевать "человек, переживший тяжелейшую потерю", с которым надо быть поделикатнее. Для Гокудеры деликатность заключалась в том, чтобы не выгнать пинками незнакомца за дверь, так что он заранее приготовился разбудить спящего нарочито громким хлопком двери. Просто чтобы неповадно было спать на чужих диванах.
Первым, что Гокудера видит, войдя в гостиную, оказывается спина человека, прислонившегося к подоконнику. Сквозняк пробегает по полу, заставляя пальцы вздрагивать. Разве что внезапным обморожением можно объяснить тот факт, что Гокудера вместо того, чтобы гневно наброситься на незнакомца, лишь хрипло просит его закрыть окно, а потом представляется:
- Хаято.
- Цуна, - кивает тот в ответ, и Гокудера замечает синяки под глазами нового знакомого.
- Тебе не нравится мой спальник? - пытается пошутить Гокудера. Он растерян и впервые ему настолько... жалко кого-то.
- Я не могу спать.
После такого Гокудера может только сбивчиво объяснять, что встает рано и сейчас приготовит им кофе. Он видит: Цуна слушает вполуха и начинает понемногу засыпать. Поэтому Гокудера не прекращает этой бессмысленной болтовни; если он хоть как-то может помочь Цуне, то сделает для этого все возможное.

Перед тем, как хлопает дверь, Цуна успевает уловить предложение перебраться в комнату Хаято. Его сонное "спасибо" повисает в тишине опустевшей квартиры, и Цуна кое-как, почти на ощупь добирается до нужной комнаты. Падает на кровать и до того, как сон, наконец, его забирает, успевает ощутить горьковатый запах сигарет. Неожиданно приятный.

Гокудера приносит домой пакет со свежей выпечкой из булочной, при этом ощущая себя... странно и как-то глупо. Он не привык о ком-то заботиться, даже если этот кто-то так мило и трогательно сопит в его подушку, завернувшись в его одеяло.
Не удержавшись, Гокудера фотографирует его, а потом поспешно поясняет проснувшемуся Цуне, что тот первый парень, который спит в его постели. Цуна на подобные откровенности реагирует сдержанно, зато буквально срывается с места, узнав, что уже вечер.
Из комнаты он вылетает в одолженной у Гокудеры рубашке, и это самая настоящая гарантия следующей встречи. Гокудера сам не знает, почему улыбается.

Для Цуны все идет наперекосяк. Как бы мил Хаято не был, Цуна совершенно не готов вот так с ним сталкиваться ночью. Особенно если Хаято смотрит как-то неспокойно, чуть ли хвостом не виляет. Будто влюбился...
Одной этой мысли хватает, чтобы Цуна передернулся. Нет, не потому что Хаято ему так противен, а потому что сейчас ему противны любые отношения. Больно, слишком больно. О том, что Хаято, которого он довольно грубо отшивает, тоже может быть больно, Цуна старается не думать.
А потом Цуна сталкивается в собственной квартире с Рёхеем и думает, что, возможно, внезапные чувства Хаято - это не так уж и плохо. В сравнении с поистине экстремальным напором Рёхея уж точно. Цуне проще обсуждать чьи-то живые чувства, чем говорить об умерших своих.

Стук мелких камешков о стекло отрывает Гокудеру от компьютера. И, разумеется, под окном этот бессердечный тип. Более того - умоляющий пустить его. Гокудера очень хочет обидеться и ненавидит себя за то, что не может отказать этим глазам.
Перспектива спать в одной комнате с объектом своего - Гокудера не уверен, как это лучше назвать, поэтому предпочитает отделываться нейтральным словом "интерес" - не может не щекотать нервы, поэтому неожиданно для себя Гокудера выпаливает:
- А ты когда-нибудь любил?

Цуна близок к тому, чтобы тихо возненавидеть Хаято. Свалился на голову, да ещё и вопросы такие задает. Тут как не прячься, а все равно вспоминается Киоко. Такая добрая, такая живая. Живая?
Нет, Цуна совсем не готов любить снова. Особенно какого-то назойливого паренька, которому пришло в голову все время оказываться рядом.
И на следующий день тоже. Цуне уже все равно, что он навсегда обижает Хаято, все равно, что он теряет. Он так отчаянно хочет, чтобы его оставили в покое, что готов сорваться. Не наорать, но тихо и спокойно послать Хаято с его "интересом" куда подальше. И будь что будет.
- Это Бьянки брата прислала? - спрашивает Ямамото, когда Цуна подходит ближе. Он улыбается как обычно, правда сейчас немного, совсем чуть-чуть, нервно. - Мы с ней расстались, - поясняет он. - Она хорошая, но немножко... слишком. Может, ты передашь её брату ключи?
И умоляюще складывает ладони. Должно быть, совсем Ямамото не хотелось встречаться с Бьянки, раз он такую пустяковую просьбу на Цуну перекладывает.
Цуна хочет отказаться. Сказать, что её брат точно такой же "немножко слишком", от которого лучше держаться подальше, но почему-то не говорит. Перебирает ключи, обещает отдать.

Гокудера ждет. Сам понимает глупость подобного поведения, но все равно упорно ждет Цуну, сидя возле тяжелой двери. Он позже отругает себя, а сейчас он может лишь верно ждать, как пес ждет своего хозяина (за подобное сравнение он отругает себя вдвойне).
Когда Цуна его видит, во взгляде что-то меняется. Будто вечная мерзлота начинает медленно таять, уступая место не то что бы теплу, но нулевой температуре. Гокудера с ужасающей ясностью понимает: сейчас его единственный шанс, больше не будет.
Цуна протягивает ему ключи молча. Гокудера их принимает, но при этом не прекращает в упор, почти не мигая, смотреть на Цуну. Это взгляд не гордого человека - влюбленного щенка, но лишь он сейчас и нужен, лишь он сейчас правдив.
Секунду длиться пауза, подобная той, когда стакан балансирует на краю стола, решая, упасть ему или нет. Стол вздрагивает - стакан летит на пол.
Цуна улыбается и забирает ключи обратно.
Гокудера пока ещё сам не до конца верит, но знает: это - признание в любви.

[Гость]

CR-8 Бельфегор на месте Фредди Крюгера, Фран - жертва. «Раз-два, Принц найдет тебя, три-четыре… Эм… Этот мальчик какой-то странный.»

535 слов

Кошмары Франу обычно не снятся. Точнее, может и снятся, но пугаться их не получается, а значит считать их кошмарами по факту нельзя. Это Фран так думает.
Приятели из колледжа дрожат от страха, когда мальчик с безразличным лицом пересказывает им содержание своих снов. Они-то, что уж тут удивительного, пугаются резких звуков и вскрикивают при просмотрах фильмов ужасов. Девушки хватаются за парней, а парни за девушек. И только Фран отсаживается поближе к экрану, чтобы смотреть не мешали. Ему-то не страшно. Наверное, у Франа просто отсутствует гормон страха, или как там это может называться. В анатомии Фран не разбирается.
Он никогда не боится засыпать и никогда ничему не удивляется.
Чаще всего, обстановка в его во снах меняется. Это нормально для снов - быть фантастичными. И уж точно ненормально, когда окружение совпадает с комнатой самого Франа. Мальчик бы даже подумал, что просто проснулся, но он отчетливо помнит, как засыпал в черных пижамных штанах, а не в костюме лягушки из какой-то мягкой и чересчур теплой ткани.
Фран на минуту задумывается, а не лечь ли обратно, но слишком уж реальным кажется происходящее. Похоже на один из тех фильмов, которые они смотрели накануне.
- Нет, по закону жанра я должен встать и пойти ввязываться в неприятности, - говорит он сам себе. Фран еще думает, что он не большегрудая блондинка, а значит шанс выжить у него имеется в любом случае. Он выскальзывает из-под одеяла и понимает, что наступил на что-то мягкое.
Кровать за спиной исчезает, сменяясь тяжелыми железными трубами.
Фран опускает голову вниз и видит под своими ногами молодого человека с закрытым челкой лицом. Незнакомец широко улыбается и странно смеется:
- Шишиши~ Какой милый лягушонок.
Фран осторожно сшагивает с незнакомца и безразличным голосом бросает:
- Простите, что я на вас наступил. Не могли бы вы в следующий раз предупреждать, когда вам захочется полежать на полу моей комнаты? Я хотя бы его помою и выгоню из комнаты кошку. Она имеет привычку гадить рядом с моей кроватью.
Незнакомец даже кажется удивленным:
- Лягушонок меня не боится. Шишиши~ Как весело. Давай поиграем в прятки, лягушонок.
Фран поводит плечами и стаскивает с головы капюшон, который тут же непостижимым образом снова оказывается надетым. Он проделывает процедуру еще раз, но капюшон возвращается на место.
Улыбка незнакомца становится еще шире.
- Прячься, лягушка, или я выпотрошу тебя.
Незнакомец пропадает, как будто его и не было. Фран недовольно ворчит, оглядываясь и садясь на первую попавшуюся трубу:
- Вы хоть бы представились, мистер.
Проходит минуты полторы, которые Фран тратит на осмотр места и многочисленные зевки, не утруждаясь прикрывать рот ладонью. Спустя эти полторы минуты он слышит медленно приближающийся голос незнакомца:
- Раз-два, Принц найдет тебя, три-четыре…
Незнакомец резко выглядывает из-за трубы, прямо рядом с Франом, явно рассчитывая напугать, и замирает в удивлении. Фран безразлично теребит капюшон и снова зевает:
- Эй, мистер, вы не могли бы поиграть с кем-нибудь более подходящим по возрасту? Я понимаю, что вы впали в детство, но у меня завтра трудный день и хочется спать. К тому же в этом костюме мне ужасно жарко.
Фран встает и поворачивается к незнакомцу спиной, потягиваясь.
- Лягушонок меня не боится?
Голос раздается над самым ухом. В нем еще сохранились остатки нахальства, в попытке замаскировать смятение. Фран снова пожимает плечами.
- Сходите на болото да спросите.
Он делает шаг и падает с кровати.

[Гость]

XXIII-98 Колонелло/fem!Маммон. "Зачем?" NH!

454 слова

Когда он заслоняет ее собой, Маммон ничего не чувствует. Совсем. Только немного удивления напополам со смятением.
Когда он убивает врага, нацелившего нож в ее спину и принимает этот нож в себя, она даже не оборачивается. Не до того.
Когда он толкает ее на землю, Маммон слышит щелчок затвора и выстрелы. Колонелло даже не ругается уже - бережет силы. Где-то там, совсем рядом, слышны крики и взрывы. Если присмотреться, далеко слева можно увидеть мелькание красного пятна - кажется, туда убегал Фон, как будто на прощание, вложив в руку Маммон красную ленту для волос. Она сжимает кусочек ткани, силясь разглядеть хоть что-то. В голове и глазах бессмысленным балаганом мелькают собственные иллюзии. Еще немного, и они вырвутся из-под контроля. И Маммон сойдет с ума. А может быть даже умрет, поглощенная собственно-созданными кошмарами.
Противников много, вместе они сильны, но каждый по отдельности - слабак. И каждый со временем сдается под тяжестью творимых иллюзионисткой ужасов, разница только в количестве минут.
Она не замечает, когда последний человек с громким воплем оседает на землю, как будто пытаясь что-то сбросить с себя, и перерезает себе ножом вены на руках, разбрызгивая кровь. Она только чувствует привычное облегчение, и пелена перед глазами рассеивается, мир обретает четкость.
Колонелло лежит почти рядом - всего лишь в полутора метрах влево. Глиняная почва под ним уже почти черная от впитавшейся крови, а автомат валяется где-то в стороне. Она подходит ближе.
У нее еще есть несколько минут, пока не подтянулось подкрепление к противникам, и Маммон опускается на колени рядом с ним - мертвенно-бледным, но еще живым. Осторожно касается кончиками пальцем его лба и шепчет, уже не стараясь придать равнодушие собственному голосу:
- Зачем?
Колонелло хрипло смеется ей в ответ. Вместе со смехом изо рта вытекает струйка жгуче-бордовой крови - как в кино.
- Я же был тебе должен.
Маммон внезапно хочется сказать, что жизнь не равна деньгам. Или хотя бы той мелкой сумме, которую задолжал этот идиот, который продолжает беспечно улыбаться. Сделка сейчас кажется до боли нечестной.
Колонелло поднимает руку вверх и медленно стаскивает шапку с головы Маммон, чему она впервые даже не думает противиться. Улыбка становится шире и застывает нелепым рисунком, успев выпустить сквозь окровавленные губы на волю всего несколько слов.
- Я всегда знал, что они голубые.
Маммон не чувствует ничего, когда рука с зажатым капюшоном гулко ударяется о мертвое тело хозяина. Она только слышит за спиной грохот сапог и поворачивает голову Колонелло в сторону звука. Затем вытаскивает шапку из его руки и надевает обратно, не обращая внимания на толпу, радостно гогочущую и кричащую что-то о том, что таким девицам положено быть в борделе, а не на поле боя.
Ей все равно, что будет дальше.
Колонелло переплатил, отдал слишком много, а Маммон просто не любит быть должна.
Она творит красивейшие смертоносные иллюзии и отпускает их на свободу.

[Гость]

XXVI-61 Бельфегор | Хибари. "Ну давай - убей".

440 слов

В своей жизни, Бельфегор не любил много вещей. Но особенно он ненавидел беспомощность - чужую сильно, свою до исступления. Но вот ведь незадача, ситуацию, в которую он попал, лучше всего можно было охарактеризовать этим словом. Нет, его никто не держал и даже не привязывал. Но залитые кровью пальцы, с выбитыми костяшками с противным скрипом скользили по гладкому металлу ножей. "Ну и херня же" стоило бы сказать, оказавшись в таком положении, но озвучить удалось лишь хриплый, истеричный смех.
- Камикорос.
Вообще, наличие упертого, сбрендившего психопата усугубляло и без того плачевную ситуацию, в которую попал Принц. Но его это не расстраивало, скорее... веселило? Да, пожалуй, так.
- Ши-ши-ши... Кея-кун, ты такой забавн... - ставший надрывным, скрипучим от боли голос прервался. Обжигающе-холодный металл тонфу хлестко ударил по губам, но не чтобы выбить зубы, просто заткнуть.
Хоть Хибари и не признавался самому себе, но этот мелкий, белобрысый ублюдок бесил его больше, чем вся так называемая "семья вонгола" вместе взятая. Глава дисциплинарного комитета привык видеть в своих противниках страх, ярость, мольбу... но не этот сраный, выводящий из себя неимоверно высокими нотами смех. Принц и сейчас смеялся. Надрывно, глухо. По губам стекала кровавая пена, иногда вырывающаяся наружу темными сгустками, вместе с тихим кашлем. А этот урод, все не желал подыхать. Вставал покачиваясь, бил чем мог - сначала ножами, потом просто с силой пиная, когда переломанные руки повисли безвольными веревками - и захлебывался смехом вперемешку с кровью.
Впрочем, для него уже все было кончено. Кея вернул одну их тноф на место, чтобы освободить руку и взял за грудки Бельфегора, притягивая того к себе. Слипшаяся от пота и крови челка лениво разошлась в стороны, будто не хотя, открывая обычно спрятанную часть лица. Против воли, Кея даже с любопытством заглянул в глаза недопринцу, желая увидеть то, что до этого, судя по всему, видели единицы. Наверное, лицо хранителя урагана варии можно было бы даже счесть красивым, если бы не сощуренные в эхидной злобе глаза, в обрамлении не сочетаемых с ними, густых, светлых ресниц.
- Ну давай - убей, - глухо выдавленные слова, были сказаны то ли с вызовом, то ли с насмешкой. Что, впрочем, для Хибари не имело значения. Слегка отстранив от себя все еще вяло сопротивляющиеся тело Принца, он с силой ударил тонфой в висок. Вариец обмяк почти сразу, откинув голову назад. Не сдох, конечно - да и стал бы Хибари убивать на территории школы? Но очухается не сразу.
Брезгливо отбросив от себя Бельфегора, Кея резко развернулся, желая побыстрее убраться с места потасовки - даже без сознания, ублюдок продолжал ехидно скалиться, не успев закрыть рот перед ударом. Но через пару шагов, глава дисциплинарного комитета был остановлен недвусмысленно уткнувшимся ему в спину ножом.
- Ши-ши-ши, Кея-кун, мы еще не закончили.

[Гость]

XXVI-79 Гокудера/Тсуна. Сидеть на крыше, держась за руки.

678 слов

- Не беспокойтесь ни о чём, Десятый. Всё под контролем! - уверяет его Гокудера, мягко ступая по кровле и увлекая Тсуну за собой. Тот дрожит всем телом, периодически цепляясь за Хаято свободной рукой. Вторую сильно - но не до боли, - сжимает горячая ладонь.
- Когда-нибудь он убьёт меня. Я знаю. Чувствую! Наверняка сейчас сидит где-нибудь, попивает себе кофе и наблюдает. В тепле и безопасности, - голос Тсунаёши мог бы оказаться недовольным, если бы в него не мешались так навязчиво панические нотки. Где-то на подступах к сознанию крадётся безудержная истерика. Ну за что, за что ему всё это? Ну почему ему-то!?
Гокудера только улыбается весело, обернувшись:
- Что Вы, Десятый! Пустяки. Мы ведь уже почти всё собрали. Ещё минут пятнадцать - и можно домой.
Ветер треплет его светлые волосы, так, что их приходится периодически убирать с лица. Но это, кажется, не доставляет Хаято никаких особенных неудобств - он чувствует себя здесь, на крыше, как та лунная кошка из сетевой он-лайн игры. И реагирует сразу, наверное, ещё за мгновение до того, как Тсуна оскальзывается и начинает падать. Упирается изо всех сил, втаскивая босса обратно. Тот уже ничего не видит и не понимает, рвётся из рук, скребёт карниз, сдирая ногти. От его перепуганных криков, наверное, оглохли и на соседней улице. Гокудера хрипло успокаивает его:
- Десятый, не двигайтесь… пожалуйста! Иначе я Вас не удержу!
Тсуна мигом затихает, и, когда его всё-таки возвращают на относительно надёжную опору, бросается вперёд, прижимается тесно-тесно, хватаясь за плечи:
- Гокудера-кун, ну давай уйдём отсюда, я тебя очень прошу! Пусть Реборн сам эти свои бусины собирает, что это ещё за испытание такое! – умоляюще, - Ты куда!? Ну нет, хватит, я сам не пойду и тебя тоже никуда не отпущу! Давай-ка спускаться, не смешно уже совсем, ну вот ни капельки.
Хаято, напротив, посмеивается тихонько, ему кажется, что любимый босс просто опасается за него, а это ведь вовсе и не нужно. Отводит Саваду чуть дальше, влево:
- Присядьте, прошу Вас. Вы просто немного устали, Десятый.
И мелькает вдруг беспечная мысль:
- Смотрите! – отступает одним быстрым движением, взбегает на очередную вершину рельефной поверхности: Реборн знал, какое поле действий выбрать. Модный проект, новый дом – на одних участках крыша покатая, на других вздымается, словно вырастают из-под земли диковинные фигуры. Хаято восторженно сообщает что-то о том, будто нашёл ещё одну бусину, а Тсуна сидит, не смея пошевелиться, чувствуя, что ещё немного – и поседеет от ужаса, наблюдая за выделываниями своего хранителя.
- Десятый, смотрите! – повторяет Хаято совершенно счастливо и с явным азартом, - Я иду по карнизу! Ну, кто там что-то говорил про крутость Нео?
- Гокудера-кун, не смей! Немедленно иди сюда! – понимая, что всё-таки срывается в истерику, завопил на такое Тсунаёши, - Немедленно! Сейчас же! Это приказ! Приказ!
Тот смотрит удивлённо, но послушно возвращается, улыбаясь чуть растерянно. По пути подбирает ещё пару искомых предметов, потом садится рядом – это место безопасное, ровное, иначе бы он Десятого здесь не оставил. Осторожно касается повреждённой ладони, замечает хмуро и зло – на себя самого сердится:
- У Вас губы искусаны. И руку не мешает перевязать. Нить у Вас? Давайте её сюда. Сейчас быстро составим эти бусы, и Реборн-сан засчитает испытание.
- Г… Гокудера-кун, а, может быть, сделаем это на земле, а? – робко спрашивает Тсуна, на всякий случай прижавшись к нему и держа за рукав.
- Если Вы так хотите, - простодушно соглашается Хаято. Тсунаёши благодарно кивает, делает попытку встать. Голова закружилась моментально.
- Впрочем… давай… Давай ещё здесь посидим, - слабо шепчет он, опускаясь обратно. Сильная рука обнимает за плечи, привлекает ближе.
- Как скажете. Только, наверное, лучше бы не очень задерживаться. Прохладно сегодня. Боюсь, как бы Вы не заболели. А не очень-то здесь приятно, да, Десятый? – задумчиво качает головой Хаято. Берёт Тсуну за руку вновь, сжимает, - Вы, главное, вниз не смотрите. Смотрите лучше на меня. Ну, или вверх. На небо.
И Тсунаёши, уже отогревшийся чужим теплом, тихо, но твёрдо говорит:
- Лучше на тебя, - и, смутившись, поясняет, - А то ещё какое-то там абстрактное небо… Защищаешь ведь меня ты всегда.
И робко сжимает ладонь Хаято в ответ.
__

- Гокудера-кун?
- Да, Десятый?
- Ты гораздо лучше Нео. Правда.
- …Я очень рад, что Вы так думаете, Десятый.
__

[Гость]

XXVI-28 Лал Мирч/Колонелло. Утро после тренировки, встреча рассвета.

500 слов

Ночной тренировочный марш-бросок под её командованием удался на славу. То ли молодняк в этой группе попался крепче обычного, то ли ночной воздух бодрил и освежал, а несколько романтичная атмосфера толкала на подвиги, но прежде чем отдать команду разойтись и отправить отряд спать, Лал даже позволила себе скупую похвалу, сдержанную, брошенную как бы между прочим, но от того не менее ценную. Получив же команду к отбою, отряд бодрой рысью двинулся к казармам, а капитан, дождавшись, когда те скроются из вида, нашла место, где трава не была истоптана тяжелыми сапогами, и опустилась на неё. Сон, всю тренировку прятавшийся где-то неподалеку и норовивший закрыть тяжелеющие веки своим жертвам, польстившись на более крупную добычу, бежал с поля, над которым уже потихоньку начал загораться рассвет.
- Команда к отбою была для всех! – строго проговорила капитан, не поворачиваясь, да и что толку, когда заранее понятно, кто опять напрашивается на хорошую взбучку и выговор. Настырный ариец шершнем увивался за ней по всей базе с момента их первой встречи, игнорируя все служебные положения. Впрочем, в душе Лал нравилось, что подхалимства и заискивания за ним не водилось, а вот на внеочередные наряды он нарывался каждый раз с особым энтузиазмом.
- Колоннелло, - неожиданно для себя, Лал смягчилась и вздохнула. – И чего ты приключения всё ищешь?
Парень в ответ хмыкнул, разводя руками, и растянулся рядом, легкомысленно подперев подбородок.
- Красиво же, - он махнул в сторону горизонта, где по серебрящемуся небу шли желто-розовые, как расплавленное золото в турецких тиглях, трещины. – Нельзя в такое время спать. Да и компания очень даже располагает к бодрствованию.
- Ты мне тут ещё Шекспира почитай, - буркнула Лал, скосив взгляд в сторону.
- Чего? – переспросил Колоннелло.
- Не «чего», а Шекспира, неуч, - фыркнула она, поворачиваясь, и осеклась: когда он успел приподняться на локтях, Лал не заметила, и теперь буквально столкнулась с ним нос к носу, глядя в глаза.
- Капитан, я ведь тоже могу быть серьёзным, - словно снисходительно улыбнулся он и, потянувшись, коснулся губами её губ.
… Так бывает, когда во внеурочное время занимаешься чем-то посторонним, и тебя на этом почти ловят в самый неожиданный момент, но ты всё же успеваешь увернуться и скрыть следы своего маленького преступления. И где-то внутри бурлит смесь из жгучего стыда и ехидного триумфа. Идет выброс адреналина в кровь, начинают подрагивать кончики пальцев, ноги становятся какими-то тяжелыми и непослушными, и волна непреодолимого иррационального веселья, когда хочется смеяться в голос, долго и со вкусом…
- Ты!.. – выдохнула Лал, подскакивая и устремляя яростный взгляд, словно ни она сама только что сидела, не в силах сдвинуться с места. И действительно, откуда силы-то нашлись? Вот со словами было хуже, поэтому ощущала себя капитан рыбой, вытащенной из воды, способной только беззвучно открывать рот.
-Ну, так я пойду на кухню – отрабатывать наказание? – не менее резво отскочив на приличное расстояние и вытянувшись по стойке смирно, уточнил Колоннелло. – Или лучше сразу в карцер?
- Отбой! – выдавила Лал и, развернувшись на каблуках, зашагала прочь. Где-то под ребрами было тепло и щекотно, словно там обосновался пушистый солнечный зайчик.
«Ну, уж нет! – решила она. – За такое карцера будет маловато…»

[Гость]

XXVI-2 Гокудера | Бельфегор. Гостить у Варии. Тайком примерять диадему принца, пока тот спит.

515 слов

Луна сводит с ума. Не забудь об этом.

Раз, два, три. Это как вальс, три четверти.
Раз, два, три. И ни звука.
Двенадцать шагов по коридору, два лестничных пролета каждый по шестнадцать ступенек. Ковры заглушают шаги, тихое-тихое дыхание, еще двадцать четыре шага. Распахнуть дверь – единым рывком, беззвучно, но ни в коем случае не хлопнуть ей об стену.
В окно смотрит печальная, возвышенно-белоснежная луна, которая светит скорее для красоты, нежели для света. Темнота мягко обволакивает бархатной пеленой все сущее, во мраке комнаты теряются, растворяются во тьме, прячутся в тенях дорогие шелка, тонкий хрусталь, белое золото. Привычному глазу тьма не помеха – все, что надо, видно.
На кровати в беспорядке валяются подушки, легкое одеяло игриво свешивается на пол. Принц спит, крепко, по-королевски спокойно. Золотые волосы разметались по подушке, лунный свет причудливо ложится на золотую, искусно сделанную диадему, при свете луны кожа кажется фарфоровой.
Даже спит с этой диадемой.
Раз, два, три. Тихо-тихо, не разбудить, ни в коем случае.
Раз, два, три. Протянуть руку…
Осторожно, спокойно, не разбудить. Ни в коем случае, помнишь?
Длинные, музыкальные пальцы тянутся к диадеме. «Ты и так ее все время носишь».
Гокудера встает перед огромным, во весь его рост и даже немножко выше, зеркалом, надевает на голову диадему и долго, пристально, изучающе смотрит на свое отражение.
Что-то изменилось? Кажется, он стал выглядеть более… хм… аристократично. Или нет? В глазах, что ли, промелькнула бесовщинка? Или лунные блики на благородном золоте завораживают? Или снова показалось?
Изучая свое отражение, он и не увидел за спиной Бельфегора. Шипящий, бархатный, ядовито-сладкий голос вспарывает ночную тишину серебряным кинжалом:
- И-ши-ши… знаешь, даже с короной ты не похож на принца. Верни диадему, динамитный мальчик.
Гокудера почему-то не удивляется, хотя, по идее, должен – ведь он так тихо сюда пробрался. Вместо этого Гокудера говорит, не оборачиваясь, пристально глядя на себя в зеркале:
- Почему?
Бельфегор смеется, и этот смех больше похож на змеиное шипение, холодное, ядовитое. Принц цепляется обеими руками за плечо Гокудеры, оседает на пол, заставляя Хранителя урагана сесть на холодный мрамор. Принцу весело – что же, динамитный мальчик, хочешь поиграть в детство?
Гокудера спрашивает, почему он не похож на принца, но Бельфегор понимает вопрос по-своему.
- Что позволено Юпитеру – не позволено быку. Не трогай больше королевские вещи, хорошо, простолюдин?
Может, просто Гокудера был выше, и посему принц казался более хрупким, а может, во всем виновата игра лунного света на белоснежно-белой коже, но принц казался каким-то… кукольным. Как дорогая фарфоровая кукла, с настоящими волосами редкого медово-солнечного оттенка, холодной кожей и вечной улыбкой, подаренной ей чудаковатым мастером.
Гокудере почему-то аж тошно становится от этой диадемы, от принца, от этого «простолюдина», от бельфегорова снобизма, от этой кукольной красоты и еще непонятно от чего. Наверное, от пошлых мыслей, которые не могут не приходить, когда видишь Бельфегора. Хочется кинуть его на пол, прижать холодные запястья к холодному мрамору, разорвать на нем одежду…
Последнее, что видит Гокудера – улыбка, завораживающая, напоминающая улыбку Чеширского кта. Последнее, что он слышит, - это ровный, без единой шизофренической нотки королевский голос:
- Наверное, ты тоже сходишь с ума, мальчик.
Это – последнее, что слышит Гокудера перед тем, как прижимает холодные королевские запястья к не менее холодному мрамору…

Ведь луна тоже сводит тебя с ума?

[Гость]

XXVI-43 Маммон | Бельфегор/Фран. "Беги за ним".

428

Немного видоизменена фраза.

Маммона окутывают клубы розового дыма, и он недовольно хмурится – красивые губы ломает гримаса, - больному на всю голову Хранителю Грозы Вонголы подарили новую базуку. В мозгу аркобалено уже считается количество денег, которые должны будут переведены на одну из его карточек. Привычка, просто привычка.
Он оказывается среди развалин какого-то каменного здания – разбитые стекла окон, осыпавшаяся штукатурка и поломанная мебель. С легким удивлением, Вайпер узнает в этом мусоре вещи из своего дома, и потихоньку начинает злиться – что за будущее такое? Или, быть может, он специально накрыл жилье иллюзией – чтобы врагам до него было не добраться?
- Чертова лягушка, какого хрена ты за мной поперся? – спрашивает знакомый голос из-за лежащей рядом поваленной стены. Удивительно, что она ещё держалась вертикально – с противоположной стороны, наверное, поместился камень, или даже два. Маммон узнает голос – улыбается, но улыбка сразу стекает с губ – что Бельфегор делает на развалинах его дома? Быть может… Нет. Не «быть может».
Он прислушался к разговору.
- Бел-семпай, капитан Скуало приказал не спускать с вас глаз. Могут пострадать много людей, это вредит нашей репутации.
- Из-за Вари всегда страдает много людей, лягушонок, - шипит Принц с какой-то особой интонацией, - Проваливай отсюда.
- Нет.
Голос незнакомый, но уверенный, и – Маммон запрокидывает голову – чрезвычайно красивый.
- Настырный. Тогда Принц уйдет.
- Бел… - шепчет аркобалено, пытаясь понять, что у Урагана на уме.
Вайпер должен был догнать его – сейчас же, да надавать пару раз по голове за такое отношение к его покоям, пару раз пнуть, расспросить о будущем, о… этом мальчике, который так и остался стоять.
Интересно, кто он принцу? Поправив капюшон, Маммон заглядывает за стену – Бельфегор направлялся прочь. Мальчик – зеленые волосы, зеленые глаза, варийская форма – стоит неподвижно.
Аркобалено усмехается, замечая на его пальце кольцо Тумана Варии. Значит, его все таки убьют. Отложить капитал, подальше спрятать деньги… Почему-то, с момента поражения перед Рокудо, страх смерти отступил: он только стал копить ещё больше денег.
Когда Бельфегор скрывается за деревьями, направляясь к шоссе, Вайпер, передвигая тонкими детскими ножками, оказывается рядом с «лягушонком».
Мальчишка не удивляется.
- Маммон-сан? Рад с вами познакомится, Фран, - а взгляд не отрывает от того места, где недавно исчез Принц.
- Кто он тебе? – спрашивает Вайпер тоненьким голоском, поднимаясь над плечом нового иллюзиониста Варии.
- Мой семпай.
Маммон смеется с интонаций, с которыми была сказана приставка «семпай». И правда – лягушонок.
- Так иди за ним, - он легонько ударил мальчишку по макушке, - Скажи, что видел мой призрак на развалинах. Бел повеселится~
Фран хмыкает.
- Он был к вам слишком привязан.
- Тогда – беги.
И аркобалено исчезает в розовой дымке.

- Простите, простите, простите! – кланяется перед ним Тсуна, хватая Ламбо за шиворот, - Он… Он честно извиняется!
- Спокойствииие… Только… Спокой…
Вайпер улыбается.
- «Простите» в карман не положишь.

[Гость]

XXVI-64 Скалл/fem!Вайпер. Лопать пузырьки на упаковке. "Ну да, терапия - это дорого."

571

Вот смотрю я на нее и думаю.
А что бы делал я, если бы был самым богатым человеком на земле?
…Купил бы шмоток.
Я представляю себе бесконечный шкаф, в котором висят одинаковые черные плащи. Целый миллион бесформенных черных плащей с капюшонами.
…А еще я купил бы себе большой-большой дом.
Правда, у Вайпер и сейчас денег столько, что хватит минимум на Тадж-Махал.
Я представляю себе Вайпер в халате, тапочках и с чашкой кофе. Как она идет посреди всех этих мозаик, и коридоров, и индийских самоцветов, и всякого такого, и слегка улыбается.
Дворец представлять легче: Вайпер в халате я не видел никогда, а про Тадж-Махал читал в энциклопедии.
А еще можно купить мотоцикл. Еретик Титаниум, например, коллекционный. И эскадру миноносцев. И сто коробочек класса А. И персидскую кошку…
- Вайпер! – говорю я, встряхивая головой. – Вайпер-Вайпер. Вайпер, а когда ты заработаешь столько, сколько хочешь, ты что будешь с деньгами делать?
- Закажу тебе новый комплект мозгов, - отвечает она с интонацией говорящего холодильника.
То есть если б холодильники умели разговаривать, - они, я уверен, разговаривали бы именно так: ровными машинными голосами, температура которых не превышает минус четырех.
А я, между прочим, не обижаюсь. Вот нисколечки. Потому что Вайпер – кто? Слабая женщина, и вообще. А я сильнее, я должен быть снисходительным, вот.
- Что это тебя на благотворительность потянуло? – это, значит, Реборн тут же влезает.
Ненавижу.
- Ни в малейшей степени, - температура голоса Вайпер не повышается ни на полградуса. – Тогда его можно будет научить команде «молчать». Это сэкономит мне массу нервных клеток и примерно тридцать четыре минуты времени на каждом собрании. А ваши дурацкие собрания бывают каждый месяц.
Даже здесь, на встрече Аркобалено, Вайпер поставила перед собой переносной ноутбук и, наклонившись над монитором, что-то внимательно читает с экрана.
Между прочим, это неприлично – делать халтуру, когда с тобой разговаривают.
А пальцами она быстро-быстро перебирает упаковочную пленку. Ну знаете, такую в пупырышках.
Чпок! – щелкает раздавленный пузырек. Чпок. Чпок. Чпок.
- Вайпер, - говорю я. – Ну Вайпер. А зачем ты лопаешь пузырьки? Вайпер?
Обтянутые черным пальцы начинают мелькать быстрее.
Чпок-чпок-чпок, говорят пупырышки.
- Ученые доказали, что это положительно влияет на нервную систему, - говорит Вайпер. – Полезно и экономично. Терапия стоит слишком дорого. Кстати, если задашь мне еще один любой вопрос – не сможешь разговаривать до конца вечера.
- Лучше помолчи, шестерка, мой тебе совет.
Я бы сказал Реборну, куда он может засунуть свои советы.
Обязательно бы сказал.
Но я, как зачарованный, смотрю на мелькающие пальцы Вайпер. Руки у нее теперь маленькие, пухлые, – ручки пятилетней девочки.
Так странно видеть, что они чуть подрагивают.
Я смотрю на ее пальцы, и почему-то мне кажется, что на ощупь они очень холодные.
Я смотрю на ее пальцы и вдруг понимаю, почему я ничего так и не смог придумать. Ну, о том, что бы я сделал, если бы был самым богатым человеком на земле.
- Вайпер, - начинаю я, пораженный новой мыслью. – Ва-айпер!
В этот момент она как раз перестала щелкать и ведет мышкой по экрану, и курсор соскальзывает не туда, и Вайпер цедит сквозь зубы свое «мм-у-х», и конечно же, я не могу больше ничего сказать.
Это трудно – разговаривать, если у тебя губы срослись, прямо как в гребаной «Матрице».
И Реборн хихикает, показывая мне оттопыренный большой палец.
И Вайпер так и не узнаёт, что когда великий Скалл станет самым богатым человеком на земле, он, пожалуй, возьмет да и подарит ей все деньги.
Я считаю, - сама виновата.
Ну не может же быть, чтобы это было ей совершенно неинтересно.
Ведь правда, - не может?

[Гость]

XXVI-2 Гокудера | Бельфегор. Гостить у Варии. Тайком примерять диадему принца, пока тот спит.

438

Эта мысль случайно забрела ему в голову и засела там, не давая покою. Гокудера сначала выпил, потом поговорил с Леви, потом опять выпил, потом поговорил с Маммоном, потом выпил еще немного, потом содрал с Ямамото галстук и сунул ему в карман.
- Так, - сказал Ямамото, не слишком, впрочем, опечаленный потерей галстука, - ты больше не пьешь.
Гокудера хотел сказать ему, что он и так почти не пил, и вообще делает это, чтоб забыть кое о чем, но вышли какие-то совсем невнятные звуки, и ему очень захотелось спать.
- Я отведу его наверх.
- Ммм, - возразил Гокудера, но его подтолкнули к лестнице, положили руку на плечо и повели.
Проснулся он, когда по кромке неба уже светлело. Кто-то догадался его раздеть, и Гокудера от души был ему благодарен, но он хотел пить и в туалет и понятия не имел, как показаться наружу в трусах. Его костюма поблизости не было видно. Найдя в платяном шкафу халат, Гокудера скрепя сердце натянул его, открыл дверь и отправился на поиски уборной.
В особняке было тихо. Надеясь, что Занзас не споил Десятого, с которым они сидели рядом ту часть вечера, которую он помнил хорошо, Гокудера мрачно побрел по темному коридору. Он частично запомнил планировку второго этажа еще по прошлому посещению.
Он толкнул дверь, та тихонько скрипнула, приоткрываясь, и Гокудера чертыхнулся - конечно, никакой уборной. Сбросив одеяло на пол, на большой кровати спал Бельфегор. Гокудера огляделся, сглотнул, закрыл глаза, бормотнув еще одно ругательство... и вошел.
Диадема лежала на прикроватном столике. Уже не борясь с собой, как это было вначале вечера, Гокудера поднял ее - она блеснула в полумраке - и нацепил себе на голову. И сердито посмотрел в зеркало.
Бельфегору она шла и не портила вид, как и широкая диковатая улыбка, как и дурацкий смех. Гокудера в диадеме смотрелся так пошло, что и сам покраснел, сжал зубы. Ладно, желание было исполнено.
Бельфегор молча, не издав ни звука, сел в кровати и посмотрел в окно. Окаменев от ужаса, Гокудера попятился к выходу, сразу позабыв, что уносит главную улику на себе. Бельфегор потянулся и снова улегся, на этот раз лицом к двери, но Гокудера успел выскочить вон раньше, чем это произошло.
Он на цыпочках пятился, отходя от комнаты все дальше и дальше с колотящимся сердцем, когда его кто-то схватил сзади за плечи. Вскрикнув, Гокудера обернулся, машинально шаря по карманам в поисках динамита.
- Тихо, это я, - сказал Ямамото. - Ты чего бродишь? Ой...
Проследив за его смущенным взглядом, Гокудера схватился за диадему обеими руками.
- Это не!.. Скажешь кому-нибудь!!!..
- Да ладно, - Ямамото хихикнул и почесал нос. - Красиво же.
Он увернулся от удара, а Гокудера, шипя, быстрым шагом отправился возвращать диадему на место.

[Гость]

XXVI-66 Мукуро. Мотаться по свету, ночами посещать элитные бордели и ни минуты не думать о будущем.

556

Лондон встречает его запахом сырости, дождём и тумана. Вокруг серость и холод. Нет в Лондоне точно осенью - не сезон. Стоило самому сюда поехать, чтобы убедится. Хотя отели здесь - одни из лучших. Всё выдержанно в строгом стиле и чистоте, а пастельное бельё можно сравнивать с первым, самым чистым снегом.
В Лондоне есть Чайна-таун, аккуратный китайский кварта на западе Лондона. Если спросить знающих людей, а Мукуро точно знает, кого спрашивать, то можно не плохо отдохнуть.
Опиум - сладкий, приторный, отвратительный. Вокруг царит сонная утопия и разврат. Две вещи кажется не совместимые друг с другом, но здесь, они соприкасаются и дают вместе незабываемое ощущение.
Мукуро вдыхает дым, он не собирается подсаживаться на эту дрянь - это только на одну ночь и их тысячи, этих ночей.
- Не желаете поразвлечься?
Мукуро ещё раз вдыхает, и смотрит на девушку в откровенном наряде, стоящую напротив него. Хорошая фигура, чёрные волосы до плеч и едва уловимое сходство с кем-то очень знакомым, из прошлого.
Уходя из борделя, Мукуро думает куда отправится на этот раз. Ответ приходит вместе с рекламой туристической фирмы.
Амстердам встречает Мукуро сладким запахом кондитерских. Мукуро уже заметил, что наркотиками и публичными домами больше всего пахнет там, где это меньше всего разрешено.
Город приятный и чуть жаркий. Вечер прохладный, улица красных фонарей сегодня его остановка. Это самый лучший публичный дом Амстердама. Только вот для Мукуро все бордели одинаковы.
Сегодня у неё большие, синие глаза и тоненькое тельце. Она одета красиво и откровенно, всё, как подобает. И сходство, тоже, едва уловимое, лёгкое, как её прозрачная кофточка.
Покидая лучший бордель Амстердама, Мукуро не думает, что будет делать завтра и где он окажется. Италия, Япония, Англия, Голландия, Швеция, Россия, Финляндия, можно перечислять бесконечно. Хотя одну страну Мукуро упустил.
Франция пахнет банально - вином. Париж пахнет модой, романтикой и пафосом. Отель дорогой и очень вычурный. Мукуро ложится на большую, двуспальную кровать и закрывает глаза. Париж - город возможностей и любви на одну ночь. Мукуро только это и надо. Уйти ночью, убежать. Только почему-то именно в Париже, Мукуро понимает, что никуда не убежит. В этом городе невозможно убежать от себя. Убежать от ночи. В двери стучат, принесли заказанное вино.
Горничная похожа на маленькое недоразумение. Маленькая, худенькая, с тонкими запястьями, чёрными волосами и и глаза у неё отдают холодом, черные раскосые. Но кожа у неё нежная, это Мукуро отмечает про себя залезая ей под юбку.
Сегодня слишком много сходства.
Горничная уходит, поправляя одежду, а Мукуро отмечает про себя, что он не хочет оставаться ночью один.
Мукуро ненавидит ночь, всем своим сердцем. Когда-то ассоциировалась для него с заточением в Тюрьме и этой холодной, тёмной колбе.
Теперь только с звонком Савады и известием о том, что его маленькую Хром, увы, уже не спасти. Она была слишком похожа на хрусталь, вот и разбилась.
Теперь ночь для Мукуро - это звонок от Савады с известием о том, что пропавший без вести, Хибари Кёя, считается официально мёртвым. Кёя был похож на камень, но даже его можно обратить в пыль. Жаль, что Саваде своими звонками приспичило портить именно такое замечательное время суток - как ночь.
Утро в Париже пасмурное и серое. У Мукуро в кармане очередной билет. Билет в очередную бессонную ночь. Никаких обязательств, Савада всё понимает и пока не требует Мууро возвращаться.
В самолёте можно поспать и подумать, например о том, что Франция пахнет вином. Можно подумать о чём угодно. Только о будущем нельзя. Действительно, зачем думать о том, чего нет.

[Гость]

XXVI-15 Дино/Хибари. Горячий шоколад.

544.

Дино совсем не удивился, когда Хибари Кёя пришёл к нему без приглашения, как к себе домой, с таким видом, будто всё здесь, включая самого Дино, принадлежит ему. В конце концов, это уже не первый раз.
- Привет, Кёя, - солнечно улыбнулся Каваллоне. - Мог бы хоть позвонить сначала, а то, знаешь ли, невежливо вот так... Эй, что ты делаешь?!
Дино удивлённо распахнул глаза, когда Кёя дёрнул его на себя и заткнул ему рот жёстким настойчивым поцелуем, а потом сам же оттолкнул Каваллоне.
- Я ненавижу нотации, - холодно произнёс Хибари, - будешь снова учить меня, как надо себя вести - загрызу до смерти.
Дино вздохнул. Он далеко не всегда мог понять этого странного парня, угадать, что на этот раз скрывается за каменным лицом и непроницаемым взглядом, заставить его хоть немного раскрыться, научить доверять, хотя и очень старался. Правда, Кёе теперь вроде бы нравилось быть наедине с Каваллоне, он не отшатывался и не хватался за тонфа, когда тот к нему прикасался - и не только прикасался, более того, он с готовностью отвечал на поцелуи и ласки Дино.
- А всё-таки, зачем ты пришёл?
- Я хочу чай. Или кофе. Что-нибудь горячее.
- А как же...
- Дома гости. Терпеть не могу толпу.
- Понятно, - кивнул Дино, - сейчас что-нибудь принесу.
Пожалуй, не очень разумно потакать капризам трудного подростка, но... Кёя на самом деле не выносил толпу. Каваллоне подозревал, что если Хибари уйдёт из дома, ему будет просто некуда пойти - разве что в школу, и никто не будет его ждать. Кроме Дино. Наверное, даже такому самодостаточному человеку, как Хибари Кёя, нужен тот, кто ждал бы его и был бы рад его видеть.
Через некоторое время Дино вернулся, держа в руках поднос с двумя чашками.
- Горячий шоколад! - радостно объявил Каваллоне. - Представляешь, в доме не было ни чая, ни кофе, но я подумал, вдруг горячий шоколад тебе понравится, к тому же, он хорошо согревает ,а на улице холодно, ты наверняка замёрз.
Кёя с явным скептицизмом посмотрел на Дино, потом на поднос, но чашку взял и даже отхлебнул немного, а потом кивнул - похоже, это означало одобрение.
- Я так и знал, что тебе понравится! Всегда считал, что горячий шоколад намного вкуснее чая и кофе, кстати, знаешь, когда я впервые его попробовал? Это было...
- Травоядное.
- Что?
- Замолчи уже.
Как всегда, приказ, а не просьба, никакого "пожалуйста", но Дино, устающий от ответственности, от необходимости командовать, от роли босса мафии, любил, когда ему приказывали и любил подчиняться, хотя никто, кроме Кёи, не знал об этом. Находясь с Кёёй наедине, Дино почти всегда испытывал чувство безопасности и защищённости, он был как за каменной стеной, а привычная неуклюжесть куда-то исчезала, словно вытесненная чужими спокойствием и уверенностью, которые невольно передавались ему.
Несколько минут Каваллоне сидел молча и пил горячий шоколад, наблюдая за Хибари, а допив, они, не сговариваясь, сели на диван. Точнее, это Дино сел, а Хибари вытянулся на диване во весь рост, положив голову на колени Дино. Кёю нисколько не смущало то, что кто-нибудь из подчинённых Каваллоне может войти и увидеть их - Кёя вообще очень редко смущался.
А сейчас суровый, холодный и никогда не смущающийся Хибари лежал головой у Каваллоне на коленях, прикрыв глаза, едва заметно улыбаясь, и Дино мягко погладил по голове своего приручённого хищника - хотя тут сложно сказать, кто кого приручил.

[Гость]

XXVI-36 Лал Мирч/Колонелло. "И все-таки ты идиот..."

551 с.

- …Таким образом, устав предусматривает возможность действовать по собственному усмотрению при возникновении внештатных ситуаций и допускает ряд мелких нарушений, например… - самым занудным голосом капитан читала какую-то очередную выдержку; естественно, по памяти. – Иначе говоря, всегда есть вероятность, что принимать решение придется самостоятельно и оперативно… Почему ты остановился? – она нахмурилась.
- Закончил, капитан!
- Врешь?
- Никак нет, кора! Двести отжиманий, как приказали…
- Ну, ладно, - махнула рукой Лал. – Но в следующий раз сама считать буду. На чем я остановилась?
- Вы собирались встать с моей спины, капитан. Нет, мне нравится, когда женщина сверху, но – в несколько… нештатной ситуации, кора!
- Отставить разговорчики! – скомандовала капитан, поднимаясь. Не реагировать на подначки Колоннелло она почти научилась – оставалось только избавится от этой досадной оговорки «почти».
Сам же он с беспечным видом уселся по-турецки на деревянный пол спортзала и, поморщившись, принялся разминать плечи. Глядя на него, Лал в который раз испытала прилив гордости – лучший из её учеников, хоть и обалдуй изрядный, далеко пойдет…
- Давай помогу, - наконец, сжалившись, предложила она. – Иди, сядь сюда, а я спину разомну.
Дважды просить не пришлось – стянув майку, он быстро перебрался к ней, повернулся спиной и, выставив одну ногу вперед и положив на неё голову, наигранно-испуганным голосом поинтересовался:
- А больно будет, кора?
- Будет, - пригрозила Лал. – Если дурака валять не перестанешь.
- Так точно, товарищ капитан! – отчеканил ученик и, опять изменив официальной форме, более мягко добавил: - Мне кажется, от прикосновения твоих пальцев любая боль уходит.
Лал всё-таки вздрогнула; в отличие от его шуток, к неожиданным переходам с «вы» на «ты» привыкнуть было совсем не просто. Кроме того, их с Колоннелло служебные отношения, выйдя из-под контроля, сами собой переросли некую грань, став личными. И если рационализм требовал радикального решения назревающих внутреннего и внешнего конфликтов долга и чувств, то некоторые физические и эмоциональные аспекты толкали к тому, чтобы легкомысленно пустить всё на самотек. И, надо отдать должное правде, как Лал не противилась, чувства брали верх.
Видимо, почувствовав её настроение и мысли по тому, как изменился характер прикосновений, Колоннелло обернулся к ней и, поймав руку, поцеловал кончики пальцев. Лал окончательно смешалась, потеряв бдительность – и тут же поняла свою ошибку, но секунды решали, и умелым движением её ученик – лучший! – аккуратно, но весьма умело и уверенно перебросил её через себя, так что капитан оказалась лежать на полу. Подняться не получилось – прижав руки над головой, а ноги сжав коленями, – как сама учила! – Колоннелло совершенно спокойно уселся сверху и победоносно улыбнулся.
- Какого ты?.. Скотина неблагодарная! Да я тебе в следующий раз все пятьсот отжиманий дам – и до казарм сам поползешь! – взвилась Лал, стараясь высвободиться. Впрочем, то ли Колоннелло действительно за время их совместных тренировок приноровился к её манере боя, то ли просто отбивалась она с меньшим рвением, которое стоило проявить, но через пару минут борьбы, щедро разбавленной нецензурными междометиями и довольными смешками, ситуация не изменилась.
- Перестань! – выдохнула, наконец, раскрасневшаяся и взъерошенная Лал, чувствуя, что ни угрозами, ни силой выторговать свободу не удастся. – А если кто-нибудь зайдет, что о нас подумают?
- Что теперь моя очередь быть сверху? – Колоннелло широко и заговорщически улыбался, склонившись над ней.
- И всё-таки ты идиот, - Лал отвела глаза; щёки и уши у неё горели.
- Влюбленный идиот, – наклоняясь ещё ниже, шепнул он. - Это немаловажно!
Прежде, чем обнять его за шею уже свободными руками, капитан успела подумать, что в последнее время стала слишком легко сдаваться…

[Гость]

XXVII-8 Киоко | Хару. Гадание на кофейной гуще.

710

- Кьоко-чан! Ну как же ты так можешь… Хару уверена: это бык! Бык-бык-бык, и все. Видишь, это у него рога. Это один рог, это другой, а что маленький – это потому что он просто так голову повернул...
Хару выгибает шею, показывая, как именно, по ее мнению, повернул голову кофейный бык:
- Ра-курс, Кьоко-чан!
- Да я ж не спорю с быком…
- Ну вот. Раз ты быка видишь – то видишь, что он стоит под горой. У него даже нога поднята. Как будто он в гору лезет.
- Нет, не лезет. Хару-чан, посмотри внимательнее …
Кьоко обводит розовым ноготком темную лужицу, размазанную по фарфоровой поверхности.
- Девчонки, вы чего тут?
- Бра-атик! Вот скажи ей. Вот ты тут видишь быка? Вот рога, вот морда…
- Э-э… - несколько задумчиво говорит Рехей и добавляет, переводя взгляд с гущи на вытянувшееся личико сестры, - экстремальные рога, я хотел сказать. А что с ними не так?
- Правда ведь, он - в низине? – встревает Хару.
- Кто?
- Бык!
- Братик, ну какая же эта низина, когда он просто ногу поднял?
- Это… девчонки. Я не разбираюсь, конечно, но может, вы слишком заморачиваетесь?
- Что ты, братик, - глаза Кьоко округляются. – Просто бык – это значит «вам грозит опасность». А если в низине – то «вылечиться от давней болезни». Так написано в Большой Гадальной Книге. А еще бык может быть на холме, и это…
- Я экстремально ничего не понял!

- Курому-чан, что ты тут видишь?
Кьоко кладет руку подруге на плечо, но поздно – Хару уже сует блюдечко иллюзионистке под самый нос, и Курому нерешительно отвечает:
- К-кофейную гущу?
- Да нет же! То есть да! Скажи, вот на что, по-твоему, она похожа? – Хару от волнения только что не подпрыгивает.
- Ну…
Курому отводит глаза и едва уловимо краснеет.
- Да Господи, ну что ж вы все такие… – Хару ударяет себя ладонью по коленке. - На что пятно похоже по форме? Что ты тут видишь?
Курому задумывается, взгляд ее черничного глаза становится внимательнее.
- Наполеона, - наконец отвечает она. – Мертвого бульдога со сломанной шеей…
Кьоко аккуратно забирает у нее блюдце. Ей удается даже не покачать головой.
- И «Тардис», летящий в гиперпространстве, - заканчивает Курому, а потом смотрит на Хару в упор и смущенно спрашивает:
- Я что-то не так сказала?

- Конфеты! – кричит Ламбо, прыгая вокруг Кьоко, пытающейся не расплескать из блюдечка гущу. – Ламбо-сан видит большую кучу конфет! А еще пушку!
- И-Пин тоже!

- Чего-о? – в первую секунду Гокудера от возмущения даже не может найти слов. – Блин, у тебя мозги есть? Лезут со своей хренью, как…
- Гокудера-кун, - говорит Тсуна, глядя на Кьоко.
- Извиняюсь, - говорит Гокудера, стараясь не глядеть на Тсуну.
- Ну конечно! – говорит Хару, переводя пылающий взгляд с одного собеседника на другого. – У Гокудеры-куна все – сразу хрень! А это, между прочим, очень старое гадание, и в Большой Гадальной книге написано…
И тут конечно, Гокудера не выдерживает.
И популярно объясняет Хару, куда автор большой гадальной книги может залить себе кофейную гущу.
Он выражает уверенность в том, что туда же залить себе эту гущу должны все, кто тревожит Десятого дурацкими вопросами за два часа до начала Церемонии наследования.
Он высказывает обоснованное сомнение в психической адекватности людей, которые тревожат Десятого дурацкими вопросами за два часа до начала Церемонии наследования после того, как Десятый всю ночь просидел в больнице.
После того, как Вонголе угрожали. После того, как…
Несмотря на то, что оконные стекла уже позванивают, а выражается Гокудера так, что Кьоко, слушая его, потихоньку начинает пятиться назад, пока не выскальзывает наконец, слава тебе, Господи, из комнаты, - он говорит длинными словами и сложносочиненными предложениями.
И Тсуне никак не может вставить слова между его отточенными периодами.
- Гокудера-кун, - повторяет он. – Гокудера-кун…
Наконец ему удается сформулировать мысль.
Когда за два часа церемонии наследования у нас перестанут гадать на кофейной гуще, - хочет сказать он, - вот тогда Вонголе будет грозить настоящая опасность.
Это не очень умная мысль, но у Тсуны нет другой, и он уже приоткрывает рот, чтобы высказать ее – когда внезапно обнаруживает в своей формулировке слово «когда» вместо «если», и оно пугает его так, что он решает забыть мысль немедленно
Но Хару, как раз дождавшаяся момента, когда Гокудера останавливается, чтобы набрать в рот воздуха, кричит действительно очень громко, и на белой фарфоровой стенке черный бык угрожающе нагнул рогатую голову, и совершенно ясно, что забыть не получится ничего.
- Гокудера-кун. Гокудера-кун…

[Гость]

XXVII-61 Лал Мирч | Реборн | Колоннелло. Последний сеанс в кинотеатре, пустой зал. Кидаться поп-корном. "Так о чем был этот фильм?.."

529.

Последний сеанс, пустой кинозал. Длинные ряды кресел. Темно. Высоко из окошечка над их головами мерцает окошечко прожектора.
- Хреново, приятель, - говорит Китти.
- Это моя нога, - невозмутимо произносит Реборн.
Откуда-то слева, из темноты, доносится фырканье Лал. Не сказать, чтобы особенно гневное.
Торопливое шуршание пакета с кукурузой.
- Черт! - беззлобно ругается Колонелло, поспешно убирая руку. - Когда вы успели поменяться?!
- Ты ничего не заметил, - с удовольствием произнес Реборн. - Слышишь, Мирч? Он не заметил. Его рефлексы не на уровне.
- С рефлексами у меня все в порядке, - смущенно огрызается Колонелло, - но на тебя они не распространяются!
Он воинственно и шумно тянет колу через трубочку.
Хрустит попкорн.
Реборн, расстегнувший пиджак, и вольно облакотившийся на спинку кресла, смеется. Реборн вообще сегодня как-то рассеянн и улыбчив.
Впроче, то же можно сказать о всех троих.
- Прекратите! - шикает Лал. - Мы, между прочим, смотрим кино!
- Еще увидимся, Аллигатор, пока, Крокодил, не забывай, пиши!
Некоторое время они молча смотрят на экран, потом Колонелло начинает елозить, и наконец, чертыхнувшись под нос, встает с явным намерением перебраться поближе к девушке.
- Подвинься, - слегка пинает он колени Реборна.
Реборн не перестает улыбаться, а в живот Колонелло упирается ствол пистолета.
- Эй, какого хрена?
- Ты ешь попкорн слишком быстро, - поясняет Реборн. - У Лал пакет побудет в безопасности. Посмотри-ка пока кино.
- Ну ты и свинья, Реборн, - с чувством произносит Колонелло. - Пусти. Сдался мне твой попкорн...
- Знаешь, что с ним стало? Обрел свой последний приют на дне Сенда, обув перед этим новенькую пару белых тапочек.
- Хорошо, - Реборн убирает ствол, сдвигает ноги в сторону, и когда торжествующий Колонелло перелезает к Лал Мирч, как бы невзначай произносит: - Но учти, что у Лал с рефлексами точно все хорошо. Поэтому не рассчитывай, что тебе удасться долго...
- Эй! - предостерегающе говорит Лал.
- А теперь ты погоди, приятель!>
- ...притворяться, что ты ищешь попкорн...
- Заткнись, Реборн, - смеется Колонелло.
- ...И оставаться целым и невредимым. Так ведь, Лал?
- Окей, пилигрим, я тебе верю!..
- Вот тебе!
Попкорн взмывает в воздух. Стремительная бомбардировка!
Смех, возня, шуршание пакета. Лал Мирч смеется так, что пилотка сьезжает с ее волос. Она осторожно поджимает ноги - Колонелло пригнулся в проеме между креслами, и крадется в сторону центральной дорожки. Реборн уже где-то там - спрятался за спинками предыдущего ряда. Чпок, чпок! - самый лучший киллер, как всегда, верен себе: его атака молниеносна и точна. Одиночные шарики кукурузы больно щелкают Колонелло по носу.
- Ну берегись! - тот запускает всю кисть в пакет, набирает попкорн полной горстью...
- Достали уже! - с удовольствием кричит Лал, рывком усаживая Колонелло в кресло. Тот кричит, что должен отомстить Реборну, а сам косится на Лал, и неожиданно накрывает ее ладонь своей.
Где-то в темноте, на другом ряду, Реборн элегантно хрустит попкорном.
- Что-то быстро титры пошли, - замечает он, ни к кому конкретно не обращаясь. - Гм. Так о чем был этот фильм?
С последнего ряда доносится звук торопливого поцелуя.
- До свидания, Аллигатор. Пока, Крокодил. Не забывай, пиши!..
- Да черт его знает. Но было здорово, - через секунду отвечает Колонелло.
Реборн кивает своим мыслям, и улыбается. К выходу они пробираются, не дожидаясь, когда в зале зажгут свет.

[Гость]

XXVII-28 male!Лал Мирч | fem!Колоннелло. "Кто пустил блондинку в армию?!" - "Капитан, если я вам так не нравлюсь, перестаньте пялиться на мою грудь!"

551

Рядового Колонелло капитан Мирч невзлюбил сразу и накрепко. Даже более – в первый же день появления рядового Колонелло капитан Мирч сорвал глотку, требуя у руководства убрать новичка из его отряда. И плевать было командиру элитного взвода на все предыдущие заслуги рядового совершенно.
Причина же этой ярой неприязни была проста и понятна капитану Мирчу, как результат умножения два на два. Дело все в том, что рядовой Колонелло был женщиной, а женщинам, по мнению капитана Мирча, место где угодно, но только не в армии. И уж точно не в элитном взводе под его началом.
Руководство, однако, в мнениях с капитаном разошлось диаметрально и требования его выполнять отказалось наотрез, да еще пригрозило дисциплинарным взысканием, если станет упорствовать в своих косных шовинистских воззрениях.
Ясное дело, что после такого разговора добрых чувств к рядовому Колонелло у капитана не прибавилось ни грамма. Еще бы – ему, да дисциплинарное взыскание, да из-за какой-то… блондинки! Так что назвать службу Колонелло под командованием Мирча спокойной не решился бы и самый оптимистичный из оптимистов.
Но, к чести рядового Колонелло, стоит заметить, что и жестокие тренировки, и многокилометровые марш-броски, и прочие «радости» солдатской жизни она выдерживала со стойкостью, на которую неспособны и иные представители «сильного пола». А бесконечные придирки и наказания, сыпавшиеся на блондинистую голову рядового Колонелло, как из рога изобилия, встречались ясным взглядом голубых глаз, лучезарной улыбкой и бравым «так точно, капитан Мирч!».
Чтоб тебя разорвало, думал он и удваивал взыскание. Чтоб тебя разорвало, и это твое «так точно» заодно.
-Колонелло, твою дивизию! Чтоб тебя разорвало, дура клятая!- матерился капитан Мирч, не забывая, однако, жать на спусковой крючок автомата. Как раз-таки для того, чтобы Колонелло, перебирающуюся короткими перебежками под прикрытием останков полуразрушенного здания в его сторону, на самом деле не разорвало пулями противника.- Сюда давай! Бегом!
Колонелло кивнула и сорвалась из своего укрытия, на ходу поливая противоположную сторону улицы автоматными очередями. И ведь не промахнулась ни разу, зараза такая!
-Это как назвать, а?!- прорычал Мирч, когда она шлепнулась рядом с ним, тяжело переводя дух.- Кто тебя, блондинку, в армию вообще пустил?!
-Да ладно вам, капитан!- азартно усмехнулась «блондинка», сноровисто перезаряжая автомат.- Сами же учили – действовать по обстоятельствам! Вот я и действую!
-Я учил разумно действовать, а не лезть в самое пекло, очертя дурную башку! Чуешь разницу?!
-Капитан!
-Что?!
-Пригнись!
Стайка шальных пуль с жужжанием пронеслась над тем местом, где еще секунду назад находилась разумная голова капитана Мирча, прижатого к земле немалым весом своей подчиненной – долговязая Колонелло субтильностью вообще не отличалась, а еще прибавить к этому полную боевую выкладку…
-Вернемся на базу – неделю будешь сортиры чистить!- сдавленно пообещал Мирч.- Идиотка чертова!
-Капитан,- отозвалась Колонелло, осторожно приподнимаясь и выглядывая из-за обломков стены, служившей им укрытием,- если я вам так не нравлюсь, то тогда уж прекратите пялиться на мою грудь!
-Сдурела совсем?!- рыкнул капитан, спихивая с себя наглую девицу.- Куда мне еще пялиться, если ты своей грудью мне прямо в лицо тычешь?!
Девица промолчала, но ухмыльнулась весьма многозначительно. Эх, было бы время – вот прямо тут и прямо сейчас объяснил бы все правила устава и субординации! Да так, чтоб впредь неповадно было… ухмыляться! Женщина она, вообще, или кто?!
-Вроде чисто,- Мирч высунулся из укрытия, обозрел окрестности.- На счет три. Раз…
-Три!- выкрикнула Колонелло и сорвалась с места.
Капитан проревел нечто уж совсем матерное и дернул следом.
-Две!- прохрипел он, нагоняя бодро скачущую зигзагами рядовую.- Две недели, Колонелло! И никаких увольнительных! Месяц!
-Так точно, капитан!
-Да чтоб тебя…

[Гость]

XXVII-14 Шоичи. Спросонья нахамить Бьякурану и послать Мельфиоре куда подальше.

465

Понимаете, когда целую ночь не спишь...
Нет, не так. Понимаете, когда не спишь три ночи, пишешь программу распознавания пламени тумана, сидишь над отчетами, у которых практически закончился срок сдачи (хотя, на самом деле, они никому нафиг не нужны), а после этого едва доползаешь до кровати, спина с больным хрустом распрямляется только на горизонтальной поверхности, и уплываешь в страну снов с надеждой на то, что мироздание все таки пощадит, даст поспать хотя бы до одиннадцати утра...
Так вот - хренушки. Мироздание только и может что ехидно хихикать и скептически коситься.
А прекрасный посланник мироздания в виде босса и очередной подъебки всего существования вот уже пять минут звал Шоичи с экрана по привычке не выключенного ноутбука.
- Блядь. - хмуро пробурчал Ирие в подушку, - Блядь, ну какого хрена?
- Шо-чан, кто рано встает, того не сокращают!
- Пиздец...
Подушка сдержанно молчала. Бьякуран продолжал вещать что-то о назначенной встрече, а в голову Ирие приходили лишь отборные ругательства.
- Шо-чан...
- Святой линукс, - сухо произнес Шоичи, приподнимаясь на секунду с кровати, чувствуя, как темнеет в глазах, и ложась обратно, - Бьякуран-сан, отъебитесь, а?
Джессо приподнял бровь и усмехнулся.
- Нахуй вашу Миллефиоре, нахуй Погребальные Венки, нахуй этих девок и сломанный кофейный аппарат в коридоре, - продолжал Ирие, - нахуй... и дедлайн ваш просроченный тоже нахуй... И вас... По поводу вас еще нужно подумать, но, боюсь, что тоже туда же... и, блядь, отказываюсь работать, пока не выйдет седьмая винда и новая версия 1с, заебали глюки и перманентные перезагрузки.
Казалось, сон окончательно ускользнул - босс таки своего добился. Чудовище с экрана отправило в рот очередную зефирку и хмыкнуло, глядя на растерянный взгляд Ирие, устремленный в потолок.
- Шо-чан?
- Да знаю я, знаю, - вздохнул он, садясь на кровать, нашаривая голыми пятками тапочки, и сонно потягиваясь, - Я вообще тут энтузиазм изображаю.
- Ну конечно, в лес не убежит, но затрахает, - тонко усмехнулся Джессо. - А насчет седьмой винды - ты Гло-куна сходи разбуди, он тебе расскажет где и куда, а я буду толерантным ангелочком.
- Жестокий вы, Бьякуран-сан, - пробурчал Шоичи, застегивая ремень брюк.
- Может, у меня тоже тяжелая ночка была?
- Занимались оптовой покупкой иностранных маршмелло? - Ирие поправил очки.
- Холиварил с вонгольскими механиками на технических форумах. Они лапочки, но мало ненависти. И не смотри на меня так укоризненно, Шо-чан, сам-то только что просил новую один-эс-ку, хотя оная недавно вышла.
- Что, серьезно? - приподнял бровь рыжий.
- Считай это хорошим началом рабочего дня~
- Ну спасибо.
- А за нахуй я припомню.
- Не сомневаюсь.
- И даже запишу.
- Валяйте.
- А потом ещё раз припомню.
- Жестокий вы, Бьякуран-сан.
- Повторяешься.

Когда дверь в комнату Шоичи захлопнулась, Бьякуран по ту сторону экрана ностальгически вздохнул - в последний раз парня так выводил преподаватель в университете, бравший взятки и не знающий закона Фурье.

[Гость]

XXVI-72 Луссурия. Пламенная любовь к баварским сосискам.

563

Традиционная закуска в Баварии – вареные белые сосиски («вайсвурст») со специальной сладкой горчицей. Подаются они в большой миске прямо с водой, в которой сварены.

Нет, варийское Солнце никогда не было в самой большой по площади землей в составе ФРГ, но это не мешало ему ежегодно устраивать «сосисочную» неделю в Резиденции самых опасных мира сего. Окружающие не особо вслушивались где были изобретены эти лакомства и когда Луссурия подсмотрел рецепт, когда важно было лишь то, что готовил он действительно вкусно, не хуже заезженных блюд именитых поваров, нанятых за сотни евро.
Единственное, что заботило добрую половину офицерского состава, так это то, каким способом им приходилось поглощать еду. Ведь он состоит в том, что, закусив краешек колбаски, ее надо высасывать из оболочки, помогая руками. Именно такой, не очень приличный способ,по словам Лусурии, любят баварцы. Хотя сам вариец, не раз посасывая лакомство, бросал томные взгляды на соратников из-под темных стекол очков. Видимо, из-за этого дискомфорта Леви всегда ссылался на срочную работу, забирая тарелку с собой, Сквало отмазывался тем, что не голоден, остальные же неохотно отворачивались во время трапезы, буравя взглядом, пока еще целую напольную вазу империи Цинь. Целой ваза переставала быть тогда, когда Занзас, не вытерпев очередного «желанного» взгляда, испускал гнев и ретировался в свои покои, прихватив с собой бутылку виски.

Со временем, колбасная неделя стала чем-то, вроде развлечения для всех варийцев, и они сами охотно принимали участие в организации собственной трапезы. Иногда, даже полным составом выезжали на природу и оставались дня на три потому, что в нетрезвом виде, как известно, ни сурового варийского Босса, ни матерящего полицейский патруль мечника, ни тем более бешенного несовершеннолетнего принца, за руль никто не посадит, а остальные, наверняка, и до машины дойти будут не в силах.
Зато уже к двадцатому юбилейному отмечанию «дня сосисок», Занзас сам пообещал устроить подчиненным отпуск в Баварии, при условии, что пребывающий в немом экстазе от предстоящей поездки Луссурия, будет обязан выучить еще пару рецептов любимого блюда и,конечно же, должен будет любоваться сосиками только в их вареном виде.

[Гость]

XXVII-16 Первое поколение Вонголы. Коммуналка, периодическое палево. Пейринги на усмотрение автора

700 слов

предупреждение: таймлайн спущен в унитаз.

- Т-во-ю МАТЬ. – с утра пораньше. Шипение сквозь зубы и попытки попасть в штанину. “Твою мать” – это по утрам, вместо “проснись, хороший мой”. Угетсу миролюбиво кладёт на уши подушку. В соседней комнате грохот, ругань, какая-то совершенно незнакомая японцу Madonna Putana и полуголый Джи на пороге.
Почему я не закрыл дверь. Скромный Хранитель Дождя переворачивается на другой бок и закрывает глаза, убеждая себя, что полуголые прелести Урагана ему абсолютно не интересны. Они ему интересны сугубо по субботам, после 18 часов 10 минут, когда Джотто уходит в город общаться с таинственными союзниками. Они интересны ему по воскресеньям, когда Лампо тянет сговорчивого босса в салон игр, где Джотто оставляет последние деньги. Они интересны ему при плотно закрытых дверях и сдавленном шёпоте: “Он же не узнает, Угетсу? Ты же не скажешь?”
- Твою мать. – а это снова Джи, ругается уже в коридоре. У него закончились сигареты и сухие ботинки. В Италии как раз зима. Чисто навскидку в коридоре стоят неприкосновенные начищенные туфли босса (точно начищенные, Джи сам вчера их полировал), ботинки Лампо, непередоваемо жуткие, но национально обязательные тапки Угетсу, чьи-то изящные сапоги..
- А кто притащил женщину? Ведь по четвергам же не договаривались, - это сонный зевок-вопрос от Примо. Джи оборачивается, чтобы отругать босса за появление в общем коридоре, прямо на холоду, но обмирает от удивления: радость очей его стоит, завёрнутая в одеяло, и заспанно улыбается.
- Босс, ну вы, - Джи неумолимо краснеет, тянется обнять, как вдруг поскальзывается на невесть откуда взявшейся кошке. – ТВОЮ МАТЬ!
В них прилетает тапок. Гета. Запомните, гэта – это очень больно. Приходиться лезть в мокрые туфли и спешить в ближайшую лавочку.
- Кто орёт по утру? – это из кухни. Джотто, прикрыв дверь, спешит на кухню извиниться, неаккуратно включает свет и…обнаруживает нарушителя режима:
Алауди со спины не производит такого уж устрашающего вида. Наверное, потому что спина Алауди не умеет смотреть сурово и холодно, особенно когда обнажена. “Хоть бы рубашку надел.” Похоже, нарушитель распорядка найден, ибо ближе к окну явно стоит дама, которую Хранитель Облака по-хозяйски обнимает за талию. Дама выше Алауди на полголовы и курит через изящный мундштук. Вежливый Джотто немедленно испаряется, а вот вернувшийся не вовремя Джи лезет высказать своё мнение насчёт распущенных засранцев, когда женщина поворачивается и оказывается Демоном Спейдом.
- Why the fuck are you looking at me? – и вроде как, Спейд не при чём. Алауди тоже напускает на себя независимый вид. Этим двоим незачем прятаться – завистливо думает Джи.
Дверь закрывается с треском, а в коридоре тишина и нервное чирканье зажигалки.
К 6 часам пачка скурена почти полностью, а из комнаты Алауди вечерней дивой выплывает пресловутый Демон Спейд.
- Ты просто унылое говно, - иллюзионист в своём стиле.
- Наколдуй пожрать, подстилка, - Джи язвит. Это нормально, почти по-семейному – ругаться на тесной, прокопчённой кухне, где орут некормленые кошки. Не по-семейному пытаться друг другу выцарапать глаза. Разнимает, как всегда, Джотто. И почти неподдельно удивляется наличию Спейда в квартире. “Блять, восьмой раз, как неожиданно, босс!”
Они совсем не умеют жить вместе. Но всех устраивает тесная квартира, где в коридоре вечно сталкиваются злейшие враги и лучшие друзья, постепенно смешиваясь, теряясь.
- Хэй, Джи, он уснул!
“Твою мать”, - Джи оборачивается в ответ на радостное извещение. Это привычное “твою мать” на ужин. Джотто и вправду заснул, свернувшись непередаваемым кренделем на узкой лавке возле обеденного стола. “Ну вот. Не дождался ужина. А такие хорошие макароны!” – Джи идёт собирать босса с лавки. Вокруг уже толпятся остальные Хранители. Накл задумчиво опускает руку, теплую от пламени Солнца, на плечо босса. Угетсу касается его кисти. Лампо несмело прикладывает ладонь к складке плаща Примо. Невесть откуда возникший Спейд с дьявольской улыбкой проводит кончиками пальцев по щеке Вонголы. Даже Алауди удостаивает спящего своим прикосновением, скупым тычком куда-то в бок. Джи готовится заорать “Хватит его лапать, извращенцы!”, но вдруг понимает, что это естественно. Это сильное, теплое пламя Неба, проснувшееся внутри Джотто, манит к себе. Джи мягко подкладывает ладони под голову друга.
- Спи, Вонгола. Вырастешь большим, - в голосе Спейда снова издевательские ноты, но все молчат. Замерли, слушая дыхание босса. И Джи не может отрицать, что его собственная симпатия к Угетсу, запретные, но, видимо, весьма страстные отношения Демона и Алауди, непонятная забота Накла о Лампо…все это ересь. Жить через века, как гласит легенда о ракушке, будет любовь Хранителей к Примо, первому боссу Вонголы.
- Твою мать! – это сгорели макароны.

[Гость]

XXVIII-17 Фран. Последний выживший из Варии. Воспоминания. Можно намек на Бельфегор/Фран. NH! A-

823

Еще пара слов, и вы всерьез подумаете, что я жалуюсь, правда? Нет, я не жалуюсь, разумеется. Ни в коем случае. Просто я старик, а старики болтливы, как дети. Хотя ребенком я не был так разговорчив. Когда уже нечего терять, перестаешь бояться, но вот задачка: если ничего не боишься, ничего и не происходит.
Вам весело слушать мою болтовню, я знаю… я просто старый маразматик, которого жизнь дожевывает, чтобы наконец проглотить. Родители не говорили вам, что к этому дедуле лучше не забегать послушать небылицы? Когда ж дети понимали, что их не со зла предостерегают от таких, как я, а из соображений безопасности. Я очень тихий сумасшедший, живу в домике на окраине, но вы, ребята, никогда не знаете, чего от меня ожидать, потому что я очень давно тут живу, и очень давно известно, что я был из недобрых парней. Это несмотря на то, что все те, кого я знал – а я хорошо помню шестерых – давно передохли. А мне повезло. Или наоборот; хотите, я вам расскажу, а вы сами подумаете.
Нет, вы-то не подумаете, вы зашли подразнить старого психа, а я вынес стул и рассказал вам несколько, как говорили в мои времена, «прикольных историй».
Может, вы и не поверите, но мне когда-то было столько же, сколько вам… лет двенадцать… может, я был младше. Я знал одного парня, он был крут, но я стал круче, ученики всегда превосходят учителей, запомните эту фразочку, можно ввернуть по случаю. Тот парень умер сто лет назад, туда ему была и дорога. Я тоже кой-чего хотел от этой жизни, но он хотел немножко больше, чем она собиралась ему дать.
Еще я знал парня, который точно знал, чего хочет, он был упертый, и злой, когда надо, и добрый. Хороший был, в общем, я и тогда думал так же. Он не очень-то и умер, я бы мог рассказать, что с ним стало – например, что он вечным сном дрыхнет в глыбе льда и ждет, пока прекрасный принц притащит свою задницу – но хочу, чтоб вы дослушали.
Принц, кстати, не придет – он качественно мертвый и лет пятьдесят в могиле. На кладбище сменилось три поколения сторожей, и еще ни один не слыхал, чтобы Занзас пожелал вернуться на свет божий. Но я вам даю сто процентов и пожизненную гарантию, если он захочет, то сможет вернуться. Он такой.
Плохие парни бывают гомиками. Вот вы знаете, я погляжу, кто это такие, и не дергаетесь… а в мое время вам подарили бы могилку на дне Средиземного моря. Я скажу, что гомики бывают клевыми, вы и этому не удивитесь. Этот мой знакомый плохой клевый гомик помер совсем недавно, но я с ним не общался. Когда у вас двоих слишком много воспоминаний, о которых не хочется говорить, вы стараетесь забыть хотя бы друг о друге.
Наверху живет один парнишка, он мелкий ростом и слабак… а, смеетесь. Вы его травите. Я вам нотации читать не стану, я тоже кое-кого травил. От скуки, от страха, от интереса. В старости надо всех простить, а о мертвых – говорить только хорошее. Вот он не дожил, чтобы простить меня, а мне нечего ему прощать, и я до сих пор думаю, что он мудила, а сдох некрасиво и глупо. Потому что плохие парни не защищают других плохих парней ценой своей жизни. Вы думаете, кто пришел к нему на похороны? Сквало… остальным было насрать, а нам, нам с ним, вообще в прямом смысле…
Поглядите на меня. Те волосы, что висят пучкам вокруг лысины, белы как пена морская. Глаза мои такие тусклые, что цвет не разобрать. Я тощий, без брюха, кожа да кости. Положите меня в гроб, и никто не заметит, что я живой. Мне самому едва помнится, что когда-то я был смазлив, как девчонка. От одних плохих парней я попал к другим, притащили в мешке, как котенка. А мне что была за разница? Одна беда – не показать никому, что мне страшно. Вы, когда страшно, бежите к папкам и мамкам – чего такие лица? бежите, уж я знаю – а я доставал из поганого рта свой острый язык и резал всех, до кого дотягивался. Было весело, что ни говори.
Вот и время ужина. Собирайтесь, мальцы, вас ждут чистенькие скатерти и горячая еда… шестого забыл? Нет, ребята, шестого я не забыл. Шестого я никогда не забуду. А если вы хотите знать, как он умер – вам только страсти на ночь глядя послушать – так лучше правда, перед едой… Его живьем разрезали на мелкие кусочки. Я видел пол в том месте… увидели бы тоже – не думали бы, что «реки крови» - это только так говорят. Нет, ребята, бывают они на самом деле, а привирать я не стану. Вот насчет Леви могу приврать, а тут язык не повернется. Даже, понимаете, мой.
Теперь вам точно пора. Поднимайтесь с земли, она холодная – застудите задницы. Старый псих рассказал кучу бессмыслицы, не вздумайте повторять перед родителями. А если и вздумаете, что мне за разница? Это присказка моя любимая, «что мне за разница». Я ее хочу помнить. Когда провалюсь этой суке в желудок, встречусь там со всеми шестью, скажу им: «Что мне за разница, где быть», и они сразу подумают, что я ни капельки не изменился.

[Гость]

XXVIII-9 30YL!Занзас/30YL!Скуало. "Я хочу памятник, мусор." - "Босс, это мне надо памятник ставить за то, что столько лет тебя терпел."

424

- Я хочу памятник, мусор.
- Босс... - Сквало хмурится, и сжимает кулак. Уже в следующую секунду в его глазах вспыхивает знакомое веселое бешенство:
- Врай, это мне надо памятник ставить за то, что столько лет тебя терпел!
Занзас делает ему знак наклониться ближе, и когда Сквало нагибается, запускает пальцы ему в волосы. С удовольствием наматывает прядь на кулак, и дергает к себе.
- Не перебивай, мусор, - хрипло говорит Занзас. Сквало стоит в неудобной позе, край койки вжимается ему в бедро, головой он касается подушки Занзаса, и чувствует ее казенный, больничный запах - срань Господня, как это так всегда получается, что даже в люксовой палате самой лучшей клиники подушки пахнут все тем же знакомыми запахами автоклава и близкой беды, что и в самой поганой больничке на окраине города?! - и видит желтовато-серую щеку Занзаса, и шрамы, и пробивающуюся у него на подбородке щетину, и край тумбочки со стоящими на ней цветами.
"Прямо как раньше", - думает Сквало, и еще он думает о том, что медсестре надо встреснуть по полной, чтобы брила Босса поаккуратнее. Босс должен выглядеть хорошо.
Еще он слышит дыхание Босса. Занзас дышит хрипло, срываясь на конце вдоха на какой-то тихий сип.
У Сквало начинает ломить поясницу, но он не сопротивляется. Занзас говорит - значит, надо слушать. Занзас говорит с ним - и сейчас это особенно важно.
- Так вот, - в голосе Занзаса еле заметно звучит удовлетворение, - пусть будет гранит. Без фотографии. Черный. И золото. Герб, львы, пламя, и всего такого побольше... И "десятку". И проследишь, чтобы никто ее не отодрал. Никакая гребанная Правая Рука Савады...
Краем глаза Сквало замечает, что жидкость в капельнице закончилась. Занзасу почти все время что-то капают, поэтому его руки все в темных следах от иньекций, и в пурпурных точках "печеночных знаков".
- Да ты, никак, издеваешься надо мной, - мрачно говорит Сквало, чувствуя, как кровь приливает к голове. Спина совсем разламывается. Сквало пытается разжать пальцы Босса, но Занзасова хватка, оказывается, еще не ослабла.
И это так здорово.
- Поставишь его прямо напротив этого козла, папеньки, - невозмутимо продолжает Занзас. - чтоб его и в гробу передергивало. Понял, акулий мусор? - он в последний раз тянет за волосы, и отпускает Сквало.
- Понял, - огрызается Сквало, выпрямляясь с трудом - не пацанчик уже. В мониторе отключенного сейчас агрегата для ИВЛ отражается он сам - хмурый и потрепанный, угол комнаты, койка, цветы.
- Тогда свали.
У самой двери Сквало оборачивается, и щуря глаза, спрашивает:
- Тебе его сегодня установить, или до завтра подождет?
Он едва успевает выскользнуть за дверь до того, как об нее разбивается ваза с цветами..

[Гость]

XXVIII-39 Dark!Хром | Шимон. Делать так, чтобы похитители вернули её семье добровольно. Н!

635 слов

- Я просила чай со льдом, - недовольно произнесла Докуро Хром, впервые за весь вечер наградив Кату Джули, своего похитителя, врага и временного слугу, взглядом.
- Но ты же просила теплый чай! - взвыл хранитель тумана Шимон, забирая у девушки чашку. От досады парень был уже готов не только выть, но и лезть на стену. Кто бы мог подумать, что когда его милая, прекрасная и добрая Хром проснется, окажется, что он принес на базу дьявола?!
- Я хотела теплый час со льдом. Что, так сложно предсказать это было, а? - спокойно произнесла иллюзионистка, отвернувшись к стене, рядом с которой и находилась её кровать, - и пока не сделаешь нормальный час, не смей даже разговаривать со мной!
- Хорошо-хорошо, - вяло отозвался парень и направился к выходу. Это была седьмая чашка за этот вечер, плавно перешедший в ночь. Джули давно и очень сильно хотел спать, но когда он попытался сделать это первый раз, "принцесса" была очень недовольна. Нервно сглотнув, парень вспомнил пробуждение в окружении змей, ящериц и прочей, по это мнению, гадости. Не то, чтобы он их так панически боялся, но маленькие насекомые и пресмыкающиеся были ему как минимум противны, а уж когда ты сонный..
- Неважно выглядишь, - тихий голос, не предвещавший никакой опасности, все равно заставил туманника вздрогнуть. Как оказалось, за негативными мыслями он провел весь свой путь до кухни, где сейчас находился Козато Энма.
- А? - от неожиданности смысл слов дошел да парня не сразу, но тот пришел в себя, - да. Знаешь, ещё немного и этот демон меня убьет..
- Вы сражались?! - от неожиданной новости и разыгравшегося воображения Козато даже подпрыгнул, не понимая, как мог это пропустить.
- Хуже! - грустно отозвался иллюзионист, ставя чайник и открывая морозильник, - она "попросила" чай.
- И что?
- А ты попробуй ей отказать!


- Ну что там?
- Блин, подвинься! Ничего не видно же!
- Адельхейд, кажется, твоя грудь лежит на моей голове. Мне конечно приятно, но... ай! За что?
- ... .
- Тихо, он выходит!


Когда Козато Энма вышел из злосчастного пристанища хранительницы Вонголы, его лицо полностью сливалось с волосами, а руки предательски дрожали.
- Энма! - тут же подскочила к своему боссу Адельхейд, - что произошло?
- Э-это...Ну..Как бы, - постоянно запинаясь и ужасно смущаясь проговорил Козато, - она мен.. тискала.
- ... .
- Сузуки?
- ... .
- Сузуки, с тобой все в порядке?
- Я убью её.
- Нет, стой! - закричал Энма, но уже было поздно, и дверь в логово ада закрылась, ожидая следующего добровольца, - она и тебя же может...

Как оказалось спустя пять минут, смогла. Конечно, это не было подтверждено самой хранительницей облака, но судя по её красноречиво красному лицу, когда та выбегала из комнаты, все было предельно ясно.
Идти в разведку в комнату Джули отказался напрочь, заявив, что и так "развлекал" гостью весь вечер. Шитт.-П. срочно ушла в транс, ища сигналы марсиан, поэтому теперь мирно висела на стене, не обращая ни на кого внимания. Аобы Каю, всегда обожавшим такие экстримальные для здоровья и психики испытания, сейчас не было, а Оаяма Рауджи вообще не пришел и уже давно видел 10-ы сон. В итоге, собравшись духом, Мизуно Каору перешагнул порог комнаты... .

- Ну что, Савада? Мы возвращаемся в Намимори? - произнес веселый, но все равно убийственно холодный голос его хранительницы тумана.
- Хром?! - придумавший уже несколько планов по освобождению хранительницы и готовый тут же начать штурм Цунаеши Савада удивленно смотрел на эту самую хранительницу. Вид в иллюзионистки был замечательный: свежий вид, причесанный волосы и небольшая коробка в руках, - а что это?
- А, это? Так, трофеи - хром мило улыбнулась своему боссу и направилась в сторону корабля, - идемте босс, Шимон сами придут к нам.
«И тогда я точно встречу их по-Вонгольски», - ухмыльнувшись своим мыслям, девушка смело зашагала вперед. Шесть небольших предметов в её сундучке лишь тихо прозвенели в ответ.

[Гость]

XXVIII-23 dark!Ямамото. Поход к психологу по принуждению отца. "Деятельность?" - "Учусь в средней школе." - "А что делаете в свободное время?" - "Играю в бейсбол и убиваю людей."

815.

- Давайте знакомиться, меня зовут Абаё Хитаки, можете называть меня Абаё-сан. А Вас? - глупо улыбаясь, спросил доктор у школьника. «Глупо» - по мнению самого школьника, бесцеремонно усевшегося в кресле напротив. С первого взгляда на парня доктор понял, что это не совсем обычный подросток, а шестое чувство визжало от ужаса и велело бежать как можно дальше, но не особо веря в предрассудки и не заметив ничего необычного, доктор остался на месте.
- Неужели у вас настолько плохая память? Вам же только что та девушка, которая меня сюда привела, сказала. Хотя в вашем-то возрасте, - голос, как оказалось, у парня был приятный, если бы он не был таким..холодным. От одной мысли, что подросток может ТАК разговаривать, по спине у доктора побежали мурашки. Голос был не просто холодным, он был убийственно беспощадным и мужчина мог поклясться, что если этот голос мог бы принять материальную форму, то он бы мог разрезать все что угодно. Или даже убить.
Помотав головой, отгоняя странные мысли, врач вновь посмотрел на пациента и улыбнулся. На этот раз улыбка получилась более натянутой:
- Я так и запишу ваш ответ. Сразу дам вам свою визитку, а то могу забыть, ведь, как вы только что сказали – «возраст»! - на попытку доктора пошутить школьник никак не отреагировал, только взял карточку и стал её рассматривать.
- «Детский психолог»? Интересно, я так похож на ребенка? – усмехаясь, произнес парень и поднял взгляд на врача. Этот взгляд мужчине не понравился ещё сильнее, нежели голос. Холодный до невозможности, безумный до крайности и одновременно веселый, как у маленького ребенка, получившего на день рождение игрушку, которую он так желал. Дабы развеять свои опасение, доктор тут же спросил про день рождение пациента. Как выяснилось, боялся он не зря - сегодня парню исполнялось шестнадцать. Списав все на разыгравшееся воображение, врач продолжил задавать вопросы и уже через несколько минут понял, что юноша просто смеется над ним. Конечно, он это делал не так, как прочие дети - он говорил правду и в то же время насмехался над ним, мол "Я с вами играю, так что все все равно будет идти, как я захочу". Ну, или что-то в этом духе, но он внезапной мысли доктор почувствовал себя загнутым в угол.
- Вам плохо? - продолжая улыбаться, Такеши облокотился на стол и заглянул мужчине в глаза, которые тот тут же отвел, - а мне вот очень хорошо.
- У меня все в порядке, не волнуйтесь, - доставая из верхнего ящика пачку сигарет, ответил доктор, - надеюсь, вы не против?
- Лучше откройте окно, ненавижу курящих людей. Я за активный образ жизни, знаете ли.
Быстро подойдя к окну и открыв его, доктор сделал затяжку и спросил:
- Вы спортсмен?
- Да, можно и так сказать, - переключив свой взгляд на стол, ответил парень. Доктора так трясло, что смотреть было даже не интересно: мечник чувствовал его страх, развивающийся по кабинету в котором они находились, и наслаждался им.
- А какая у вас деятельность? - докурив сигарету и вновь садясь в кресло, спросил врач.
- Я учусь в средней школе, - поморщившись, ответил подросток, и знаете, я ненавижу курящих людей.
В тот момент мужчина готов был поклясться, что видел пламя, на дне его карих глаз. Завораживающие, парализующие и несомненно опасное голубое пламя.
- А чем занимаетесь в свободное время? - доставая блокнот из ящика стола, спросил мужчина.
- Занимаюсь бейсболом и убиваю людей. Я из мафии.
Даже не смотря на парня, врач мог точно сказать в тот момент три вещи. Один - школьник, сверлящий его спину, улыбается. Два - от ледяного, смертельно опасного голоса тело как будто перестало двигаться, очень вероятно, что даже из страха. Три - он не врал. Все что угодно, но человек, сидящий напротив, не врал. И подняв глаза, доктор в этом убедился окончательно.
- Если не верите в последнее, я вам докажу, - безумная улыбка царствовала на лице подростка, а в руке он держал неизвестно откуда взявшийся меч, - и кстати, обычно я убиваю именно курящих людей.
Перед тем, как потерять сознание, мужчина увидел ярко-голубое пламя и безумные, жадные глаза дьявола.

Когда доктора Абаё Хитаки нашли, он был без сознания. После того, как он проснулся, тот стал говорить странные вещи, про глаза, мафию и неизвестное раньше ярко-голубое пламя. Через несколько дней он попал в больницу для психически неуравновешенных людей.

- Старик, привет! - радостно улыбаясь, Ямамото Такеши зашел в свой дом-ресторан.
- Привет, Такеши. Ну как сходил? - не отрываясь от приготовления суши спросил "старик", пока его сын снимал ботинки.
- Отлично! Представляешь, задал пару вопросов и сказал, что я абсолютно здоров, - как ни в чем ни бывало парень принялся перечислять вопросы, которые задавал ему доктор.
- Я так рад, - после нескольких слов сына, произнес Ямамото-старший и улыбнулся, - а то, когда к нам пришел твой учитель и сказал, что ты избил ученика, я так испугался! Ну я же понимаю, что он просто упал с лестницы, а его друзья-хулиганы наговаривают на тебя…
- Ну вот и я об этом же! Ха-ха-ха! Давай лучше есть, я ужасно проголодался.

[Гость]

XXIII-93 Расиель/Фран. Зависть. "Это я должен быть твоим мучителем" "А семпай мне просто семпай"

409

Это ещё издавна шло. Вражда между родными братьями, зависть в чём-то. К примеру, один из них лучше в том или ином виде деятельности, а другой так и сгорает от зависти. У одного было всё, а у другого нечего. Поэтому появлялась не только зависть, но ещё и обида. Хотелось сделать очень большую подлянку своему любимому (в кавычках) брату. А если уж оба брата – принцы и законные наследники трона, то вообще пиши пропало. Разгоралась борьба не на жизнь, а на смерть.
Они ненавидели друг друга с детства. Они издевались друг над другом: скармливали друг другу комки грязи, пытались отравить. Но в один прекрасный день у Бельфегора получилось избавиться от Расиэля.
Хотя счастье длилось недолго. Случилось так, что в битве между фальшивыми Погребальными венками, иллюзионист со своим семпаем встретили этого самого братца Бела, убитого им же много лет назад. Расиэль в это время наблюдал за ними. За тем, как складываются их отношения, за каждым попавшим в спину Франа ножичком Принца-Потрошителя. Ему это не нравилось. Он завидовал тому, что его брат удостаивал такой чести эту лягушку. И в глубине души он очень хотел уничтожить Франа и сделать несчастным братца. Но какое дело брату до этой чёртовой тупой лягушки? Он же его ненавидел.
***
Хоть кохай со своим семпаем во время миссий никогда не расставался, ему пришлось с ним разминуться. И именно в это время он встретил следившего за ним Расиэля. Тот со всем пафосом спустился к нему на своём «летающем троне». Фран просто посмотрел на него своим обычным пофигистическим взглядом. Ему нет никакого дела до «этого» принца. У него есть семпай.
- Это я должен быть твоим мучителем! – с некой злобой произнёс Расиэль. – И он обращается с тобой не как со своим подчинённым!
- А семпай мне просто семпай. И не больше. – флегматично ответил Лягушонок.
- Ши-ши-ши~ Тупая лягушка, куда смылся от меня? – послышался голос вдали. Фран обернулся. Затем ещё раз, чтобы посмотреть на близнеца семпая. Он просто пожал плечами и пошёл на звавший его голос Бела, перепрыгивая с ветки на ветку. Расиэля одолела ещё большая ненависть к своему брату. Ведь у него есть такой преданный человек, как Фран, пусть он и ведёт себя иногда по-идиотски и любит выставлять Потрошителя полнейшим дураком на глазах других, но он есть. Есть, на кого можно поорать, поиздеваться, есть, кому покидать ножички в спину, при этом жертва спокойно вытащит их из спины, даже слова не скажет. Забавные у них отношения, - подумал Расиэль. А ещё он подумал, как ещё с большим пафосом появиться перед глазами своего братца.

[Гость]

XXIII-24 Алауди/Хибари. "Я с детьми не сражаюсь и не встречаюсь". Несильно ткнуть в плечо. NH. A-

715 слов

Хибари пристально следит за перемещениями призрака по своей территории. Он знает со слов перепуганной кучки травоядных, что призрак должен был исчезнуть ещё неделю назад. Он помнит присутствие другого призрака, проклятого отражения Рокудо Мукуро, которого он встретил лишь однажды, но уже успел возненавидеть. Хибари знает, что привидениям не положено разгуливать по Намимори.
А призрак очень наглый. Он появляется в разных местах по школе, он двигает парты, смущает учеников, он, черт побери, курит, а это в священной Намимори-high не дозволяется даже преподавателями.
- Ты уйдёшь.
- Нет.
Алауди смотрит с вызовом, не меньшим, чем тот, что плещется на самом дне взгляда Койи. Столкнулись, разошлись. Их третий разговор так же бессодержателен, как и прежние два. Хибари старается ударить призрака в спину, но верные тонфа проходят насквозь. Алауди даже не смеётся, просто исчезает, чтобы появиться вновь. Спустя несколько дней Койя сдаётся на милость словоохотливому директору и вызывает священника из храма - произвести обряд экзорцизма. Всё время, пока пузатый старикашка кряхтит свои молитвы, Алауди восседает на крыше, на законном месте Хибари, и смотрит вниз. Исчезая, Хранитель Облаков снисходит до вопроса:
- Ты странно помешан на мне. Неужели не можешь просто игнорировать?
Хибари не может. Он просто физически не способен игнорировать столь наглого, высокомерного, неуязвимого нарушителя. Алауди ходит по его школе, по его крыше и по его священной земле. Даже птица иногда улетает в неведомом направлении и, возвращаясь, пахнет этим призраком. Запах Койя замечает на третьей неделе холодной войны. Алауди пахнет дорогим мужским парфюмом и дождём. Промозглой осенью, до которой ещё три долгих месяца лета. С болезненным энтузиазмом весь Дисциплинарный Комитет развешивает по школе обереги и сторожит призрака с ловушками для привидений, приобретёнными на интернет-аукционе для эзотериков. Стоит ли говорить, что Алауди ускользает из любой западни, немедленно появляясь в кабинете Хибари? Койя слегка напрягается каждый раз, когда воздух перед его столом начинает сгущаться сиреневой дымкой, чтобы приобрести очертания знакомого силуэта, пришедшего показать очередной проигрыш. Самый молчаливый Хранитель Вонголы появляется и смотрит. Просто смотрит в упор, и Хибари ощущает противный холодок внутри. Он впервые чувствует себя бабочкой, которую бесконечно долго пронзают иглой, имеющий цвет синевы, такой же, как глаза Алауди. Теперь Хибари знает, что такое острый взгляд. Их противостояние ни к чему не ведёт. Никто не знает, когда призрак исчезнет и чего он добивается, ведь Испытания Примо прошли успешно. Тогда Койя решает затаиться и собрать информацию о своём противнике. Он наблюдает за перемещениями Алауди, он ходит следом за ним, забредая впервые в своей жизни в кафе, где приходится есть мороженое, в кинотеатр, где Хибари вынужден купить билет на полюбившийся первому Хранителю фильм и даже просмотреть его. Кладбище, где Койя для маскировки убирает могилу деда и шпионит за целью. Ботанический сад, где долбанный час он нюхает сирень и прячется за кустами шиповника, мучаясь обострившейся аллергией. Библиотека, где приходится читать, чтобы не выдать себя. Хибари отмечает, что это может показаться вполне интересным, но ни на минуту не отвлекается от главной задачи: выследить врага, вычислить его слабые места, размазать и изгнать. Стоит ли говорить, что это лишь потеря времени?
Их очередная встреча происходит на крыше, где Хибари пытается уснуть. Снова дымка, всполохи фиолетово-чёрного пламени…и Хибёрд внезапно срывается с плеча хозяина, где вроде бы уснул, и несётся, как последний предатель, к призраку. Распевая гимн Намимори. “Не позволю”.
- Сразись со мной. И убирайся из Намимори.
Алауди усмехается в своей обычной манере, которую Хибари уже успел изучить. Он прищуривает глаза, это тоже ожидаемо. Но вот приближение…слишком внезапно.
- Я с детьми не сражаюсь и не встречаюсь.
В плечо Койи почти неощутимо тыкается палец Хранителя. “Он выше меня и сегодня пахнет морем”. Алауди не спешит уходить, даже не беспокоится о том, что он нарушил чьё-то личное пространство. Хибари глубоко вдыхает, поводит плечом, словно продолжая чувствовать прикосновение. Это единственное касание за долгие годы, не превратившееся в удар. Внезапно его посещает мысль, что с Алауди многое было впервые. И эти глаза, и пренебрежение боем, и сущность человека, который холоднее, чем сам Хибари, и глупые перемещения по городу. “Но фильм был неплох. И мороженое оказалось вкусным”.
Нет, Алауди не говорит, что стремился показать хранителю Облака маленькие радости жизни, которыми Койя по собственной инициативе был обделён. Он не говорит, что почуял интерес к себе и решил слегка поиграть. Даже не удосуживается отметить, что мальчишка ему понравился.
Просто наклоняется, чтобы шепнуть:
- Отпусти меня.
И Хибари понимает, что всё это время призрака держал живой человек. Вернее, желание человека узнать поближе таинственного хозяина наручников.

[Гость]

XXVIII-21 Dark!Скуало. "Десять причин моей ненависти". Фоном XS.

1172 слова

- Это что, мусор? – голос босса вполне спокойным, без угрожающих интонаций, но Луссурия всё равно начал пятиться к двери. Просто они все доигрались. Просто Скуало с утра собрал все свои вещи: меч, сменную одежду и несколько книг, и свалил в неизвестном направлении, оставив лишь жалкий клочок бумаги, пришпиленный ножиком принца к стене.
- Это…прощальная записка от Ску-чана. – Хранитель Солнца почти шепчет свои объяснения, продолжая делать маленькие шажки к выходу.
- Что? – на удивление, это простое слово не сказано со всем присущим Занзасу гневом, не насыщено злобой и близящейся местью. Скорее, от вопроса сквозит непониманием, он даже задан тихо. Такая расстановка дел не вписывается в мировоззрение сына Девятого никаким боком. И против обыкновения, даже забыв изгнать остальных офицеров из кабинета, Занзас подносит бумажку к глазам, стараясь вчитываться, попутно отгоняя полуденный хмель.
“10 причин моей ненависти”. Уже пахнет идиотизмом.
Незамысловатый список начинается аккуратно выведенной цифрой “1”. Занзас вдруг вспоминает, что у Скуало идеальный, почти каллиграфический подчерк.
“1. Я вас всех ненавижу. И ухожу. Потому что вы ЗА…достали меня. Да, блять, я буду выражаться вежливо! Почти. А знаете почему?! Потому что вы считаете, что я не умею говорить по-человечески. Только орать и материться. А это не так, у меня, уроды, был высший балл по литературе. Да и ты, Занзас, ублюдок, у меня списывал. Ненавижу тебя. ”
Да, мусор перешёл ближе к телу.. Занзас смеётся, и уже с нескрываемым интересом продолжает читать спонтанное лирическое послание от своего вспыльчивого и напрочь тупого, по мнению Занзаса, капитана.
“2. Я ненавижу Леви, потому что он тупой! Нет, на самом деле, он не тупой. Но считает, что ему просто жизненно необходимо подтирать тебе задницу и выглядеть трепетным защитником. Пойди побрейся, придурок!
3. Я ненавижу Бельфегора. Потому что он задолбал, причем конкретно. Больной экзальтированный ребёнок, на которого всем посрать. Сколько можно исходить соплями по Маммону и резать по этому поводу всех, кто под руку попадётся.
4. Я ненавижу Маммона! Какого черта он сдох?! Кто теперь разбирается со всеми финансовыми вопросами, кто подписывает документацию, кто распределяет резервы…конечно, Скуало-тайчо, ведь босс – ленивая старая скотина.
5. Я ненавижу Луссурию. Этот проклятый пидор считает своим священным долгом потрогать меня за задницу с утра пораньше. Я ненавижу посторонние прикосновения, я не мальчик для домогательств, я его командир, так какого хрена? Где долбанная дисциплина…Хотя о чём я, это же Вария.
6. Я ненавижу Франа, потому что он молчит. А если рот раскроет – язвит так, что хоть уши в трубочку закатывай. Мальчик, иди нахуй из Варии, я тебя отпускаю, тебе нечего делать с нами.
7. Я ненавижу всю Вонголу, потому что они сборище маленьких укурков, не способных и муху убить. За ВСЕМ надо звать Варию. Копаться в дерьме – Вария, разрывать трупы – Вария, Тсуночка-зайка пальчик сломал – ВАРИЯ.
8. Ненавижу всех! Это мой клан, это моя Вария, это я должен был быть её боссом, хуле все тут топчутся, почему постоянно ровняют мою семью с говном? Как Вонгола смеет помыкать нами, почему мы ползаем под ногой Девятого, почему у нас в клане больные дети, извращенцы, идиоты и ленивые ублюдки? Мы самые сильные, я знаю. Но почему выглядим как сборище отборных психов? Я для этого столько лет проливал свою кровь в боях, для этого стал лучшим мечником, для этого руку стою проебал в сражении с Тиром? Чтобы вы ходили грязными ботинками по МОЕЙ Варии?
9. Ненавижу еще потому что собирался выражаться грамотно и пристойно, но невозможно с вами говорить нормально. С вами всеми вообще невозможно говорить. Только орать.
И последнее,”
Здесь ровные строчки вдруг начали расползаться по листику, и Занзас, изрядно подуставший от объёмных излияний мусора-в-истерике, даже сосредоточился, чтобы читать не через строку. Похоже здесь Супербиа подходил к самому важному для него пункту, от чего даже прекратил изящно выводить каждую букву в слове
“10. Больше всего я ненавижу тебя, Занзас. Ты ленивое, неопрятное хамло. Ты намеренно сокращаешь свой словарный запас до самых имбецильных эпитетов. Ты воняешь, слышишь?! А что ты ждал, без конца просиживая задницу в кресле и нажираясь с утра пораньше. Ты постоянно пьёшь, ничем не интересуешься, даже на бой тебя вызвать невозможно. И на каждое моё слово – “мусор”. Что, блять, мусор? Ничего, что это благодаря мне Вария на ногах, благодаря мне мы процветаем, а тебя уважает каждая шавка. Это я всего добился, я тебе под ноги весь этот гребаный мир каждое утро кладу. А в ответ? Сволочь. В ответ только стаканы, оскорбления, да и ещё и огнём приправишь. Мне больно! Мне, Супербии Скуало, больно, когда меня таскают за волосы. Это не игрушка, это не долбанный акулий хвост, это мои патлы. Я прихожу домой, чтобы отдохнуть, а не получить новую порцию побоев. Я залезаю к тебе в постель, чтобы тебя поцеловать, а не получить кулаком в морду. Я с тобой трахаюсь, чтобы нам обоим было хорошо, а не для того, чтобы ты в меня отлично спустил, урод, а потом бросил, вообще не задумавшись об ответной услуге. Я твой меч, а не твоя подстилка. Но тебе же похуй. Я знаю, тебе похуй. Ты сейчас ржёшь. И собираешься отхлебнуть своего замечательного пойла. ”
Ухмылка медленно сползает с его лица, стакан громко бьётся об стол. Быть предсказуемым босс не любил, но, похоже, именно до этого докатился. Можно поразмыслить, отчего Хранитель Дождей так распсиховался. А можно просто поймать ушлёпка и оторвать ему яйца.
Последняя идея боссу по душе, поэтому, поднявшись, он идёт из кабинета в комнаты мечника за возможными уликами. Офицеры, ждавшие расправы за грандиозный эпистолярный скандал, как можно незаметнее следят за Занзасом.
Дверь в спальню силвера распахивается от сильного удара. Стремительно войдя, мужчина замирает на пороге. Вообще-то он ожидал пустую комнату. Вообще-то он не рассчитывал увидеть знакомый силует на фоне грозового неба. Скуало, стоящий возле окна, задумчиво гладит свои волосы. Затем разворачивается, чтобы встретиться взглядом со знакомыми алыми глазами, на дне которых уже начало заниматься Пламя Гнева.
- Знаешь, Занзас, - голос хриплый, будто Скуало очень долго кричал, дольше обычного, - я так ненавижу тебя. Ненавижу за то, что всегда буду возвращаться. На последнем дыхании приползу, чтобы помереть у твоих ног, - мечник, видимо, вконец растерявший весь страх, делает шаг к боссу, замершему в напряжении, - я хочу умереть у твоих ног. Хочу, закрывая глаза, видеть тебя живым и сильным, непоколебимым, как вечное Небо Варии.
Занзас размышляет. Он может прибить Скуало сейчас, может отделать чуть позже, может дотянуть до полуночи и отыграться в постели. Он даже волен ничего не делать, просто слушать свою внезапно словоохотливую бестию. “Я ненавижу тебя за то, что люблю”, - этого Скуало никогда не скажет, а Занзас не будет ждать. Босс прекрасно знает, что дикий поступок мечника, самовольный уход и возвращение, стоят большего. Самого ценного стоит бесстрашие, с которым Супербиа склоняет голову, прижимаясь разгоряченным лбом к плечу Занзаса. Он, пожалуй, готов принять своё наказание.
- Мусор..
- Да мусор, мусор… Обними меня хоть раз в жизни.
Это не просьба. Это просто фраза, брошенная в полутьме спальни, где всё пахнет Дождём, пахнет телом Скуало. Занзасу ничего не стоит сжать руки вокруг обманчиво узких плеч своего капитана. Но он этого не сделает. А закрепить их взаимную ненависть друг к другу можно укусом в губы. Босс чуть склоняется к Супербии и кусает так, как звери привыкли касаться своей добычи. Скуало чуть слышно рычит в ответ. Это согласие, это их личное “Да” друг другу.

[Гость]

XXVIII-21 Dark!Скуало. "Десять причин моей ненависти". Фоном XS.

457.

Бывает иногда так, что смотришь на человека и с первого взгляда определяешь его сущность. Конечно, часто ошибаешься. Улыбчивый может оказаться мразью. Добродушный — чертовски сильным. Эти, кстати, опаснее, чем те, кто выставляет силу напоказ — те врут. Но лучше всего те, кто самоуверен настолько, что попросту ничего не прячет. О да. От одного взгляда на их спокойные самоуверенные лица яростный азарт прохлёстывает насквозь, пропитывает предвкушением победы — твоей собственной победы, сокрушительной, уничтожающей, горячей и такой сладкой на вкус, что нельзя удержаться.
Бывает, оказывается, и так, что смотришь на человека и осознаёшь адреналиновым холодком по шее — твоей победы здесь не будет, не-ет, только не твоей. И это притягивает, злит и заводит — поначалу. А позже ты начинаешь за это ненавидеть.
Ненависть тоже по-своему приятна. Она не даёт остановиться, погаснуть и сдохнуть, она гонит вперёд, и каждый новый повод для ненависти — очередная порция тлеющих углей под ноги. Распробовав ненависть однажды, ты уже не сможешь без неё обходиться. Можно жить и ненавидеть за то, что отныне ты всегда будешь вторым — и оставаться вторым, гореть своей ненавистью, потому что у вторых нет ничего другого. И злее всего, ненасытнее всего жжёт — ты знаешь это — унижение.
Ты ненавидишь, но добровольно шагаешь в сторону, принося в дар заработанную собственной кровью власть.
Ты ненавидишь, что именно на тебя сваливаются все приказы старого идиота. Но выполняешь.
Ты ненавидишь, но подчиняешься, когда тебя ставят на колени, потому что секс — очередное унижение.
И когда пинком отгоняют прочь.
А потом на грёбаных восемь лет ты остаёшься один, ты больше не получаешь ни приказов, ни презрения, ни принуждения, тебе вернули твою формальную власть и отобрали все поводы чувствовать себя живым. Стоило бы ненавидеть его уже за это, за то, что проиграл, что все твои унижения спустил псу под хвост, но не хватает сил.
Они появляются, когда возвращается босс — возвращается, чтобы снова проиграть, и проигрывает. И кому — какому-то мальчишке.
Ты ненавидишь его за это упоённо, самозабвенно, забывая, что проиграл и сам. Это странная, но искренняя радость, это почти восторг; ты вынужден разделять унижение того, кому служишь, и это почти забытое чувство теперь с новой силой жжёт землю под ногами — так больно, так чертовски приятно, что ты готов прямо сейчас сорваться с места.
И ты бы сорвался, но дважды проигравший теперь осторожен, дважды проигравший теперь выжидает. Ты ненавидишь бездействие — и выжидаешь вместе с ним. Это тянется долго, но рано или поздно любое ожидание заканчивается, и когда, рассчитав время и собрав силы, вы наносите удар, ты запоздало понимаешь, что достигнув этой цели, ты уже никогда не обзаведёшься новой, и что в эту самую минуту своими собственными руками ты отбираешь у себя последнюю причину чувствовать себя живым. Возможно, ты сможешь ненавидеть и за это тоже. Но этой жалкой последней причины — ты знаешь заранее — хватит лишь на бессильную агонию твоей ненависти.
И это пугает… дьявол, как же это пугает.

[Гость]

XXVIII-12 TYL!Занзас/TYL!Тсуна. Просыпаться по ночам от одного и того же кошмара

551

Оркестр надрывался, исполняя что-то торжественное, невообразимо пафосное и отдаленно напоминающее свадебный марш. Гости казались большой неряшливой кляксой. На половину черной - традиции официальных костюмов обязывают джентльменов, знаете ли. На половину пестрящей всевозможными цветами и оттенками - когда это дамы упускали случая пофартить.
- Занзас, согласен ли ты взять в жены Саваду Цунаеши?
Парень резко повернулся, уставившись в маячившие прямо перед ним бордового цвета глаза. Счастья в них не было.
- Какое, блять, в жены? Я хочу взять этого мелкого уебка и благословить башкой о бетонную стену. Какого здесь вообще творится, старый ублюдок?
Как он ухитряется до сих пор стоять на ногах Савада не понимает. Мистика, не иначе. Взгляд медленно скользит по толпе, зацепившись только за жизнерадостную улыбку.
- Ну как же, мальчик. Вот вы на последнем собрании баронов отказались участвовать вместе. Один мафию не любит, второй главу семьи. Так и до зерна раздора не далеко. На Вонголу зуб давно точат, а здесь сразу поймут, что в семье разлад.
Девятый на секунду запнулся и продолжил куда более официальным тоном.
- Считайте, что он согласен. И продолжайте, благородный дон, продолжайте.
- Согласны ли вы, Савада Цунаеши, взять в мужья Занзаса?
Цуна только жалобно икнул и вновь обратил взор на пышущего жизнерадостностью старика.
- Вот мы и подумали, что разлад-то разлад, а милые бранятся - только тешатся. Так что, даю вам, детки свое благословение и ругайтесь в законном браке, сколько влезет. Слышишь, падре? Этот тоже согласен.
Священник окинул замерших перед ним кандидатов в счастливую семью благостным взглядом и кивнул.
- Что ж, раз не нашлось на земле и в небесах должных возражений объявляю вас мужем и женой. Можете поцеловать невесту.
Савада отдал бы пол жизни, что бы убежать, но тело парализовало. Оставалось только наблюдать, как над ним склоняется Занзас. Тело мужчины едва заметно дергается, будто он тоже безумно хочет сбежать, но, увы, не может. А на лице застыло выражение, которое Цуна однажды видел у котенка, тыканного справедливой Наной носом в учиненное вне туалета безобразие.
- Б-блять...
А губы у Занзаса властные и оставляют привыкус какой-то горькой специи..

Савада проснулся среди ночи, подпрыгнув на кровати нелепо размахивая руками. Привиделось. Всего лишь кошмарный сон. Фуххх.
Вздох облегчения прервала телефонная трель. Парень удивленно посмотрел на не жалеющий отображаться номер и поднес трубку к уху.
- Мусор? Я согласен выступать с тобой на этом гребаном съезде. Через пару часов получишь по факсу версию моей речи.
Савада учащенно задышал.
- Чертов мусор, ты меня вообще слышишь?
- Ага.
На том конце трубке воцарилось напряженное молчание. Перешедшее в гудки. Цунаеши еще какое-то время смотрел на телефон, а затем взлохматил пятерней и без того стоящие дыбом волосы. Мысль об очередном отказе его даже не посетила. Он будет выступать на этом собрании, и выступит в единстве с Занзасом.


Итальянец опустил телефонную трубку на рычаг и глубоко вздохнул.
А губы у мальчишки мягкие и оставляют вкус чего-то исконно домашнего.
Остается только резко потрясти головой. Вот же тварь, и после сна этого идиотского приелось.

Девятый поливал свой огород с безмятежной улыбкой добродетели. Всего час назад Рокудо Мукуро доложил, что операция прошла успешно и оба "десятых" внезапно изъявили острое желании работать сообща. Что б ни дай бог кто не подумал, что они в своего рода ссоре. Улыбка заполонила все лицо, едва ли не светясь в темноте. Детишки поймут, они и сами такие же.
- А я сажаю алюминиевые огурцы. На брезентовом поле... *

* Кино