XXX-54 Йемицу | Гокудера | Цуна. Узнать, что Йемицу заботился о Гокудере, когда тот сбежал из дома. Ревновать отца, так как ему самому не хватало отцовской заботы.
Гокудера не хочет об этом говорить – видно по нервно сцепленным пальцам, которые наверняка еще пахнут едким дымом. В пепельнице на кухонном столе несколько наполовину выкуренных сигарет, и Тсуну сейчас не слишком волнует, что он скажет матери по этому поводу. Точно также его, наверное, впервые в жизни не слишком волнует, что он не считается с чужими желаниями. Гокудера путается в словах, неловко ерошит волосы на макушке и отводит глаза. Он говорит, что это ничего особенного, не то чтобы с ним ходили куда-то, делали какие-то подарки или что там еще входит в обязанности хороших отцов, совсем нет. Тсуна слушает молча, с сосредоточенным выражением лица, и пытается поверить, но понимает, что это, в сущности, не имеет значения. У него были традиционные семейные прогулки, когда Йемицу приезжал из командировки и на которые находил не больше часа, и дорогие подарки. Но у него не было отца. Когда Тсуна говорит бесцветное обреченное «Понятно», поднимаясь из-за стола, он говорит это, скорее, самому себе, и не слышит ни чужих оправданий, ни звона случайно разбитой пепельницы. Ему непонятно только, каким сыном он должен был быть: ведь, видимо, был плохим. Он никак не может перестать думать об этом, и становится ясно, что алгебру на завтра он так и не решит, пополнив свою коллекцию двоек. Тсуна некстати вспоминает, что у Гокудеры никогда не было двоек по алгебре, и над потрепанной тетрадью с рваными каракулями вместо решений с треском ломается карандаш.
уняня *О* Автор, спасибо огромное! отличное исполнение *О* толькотолько почему-то представлялось, как Цуна узнает об этом сам и случайно, а потом либо закатывает истерику, либо завидует молча, но так тоже очень и очень *О*
Гокудера не хочет об этом говорить – видно по нервно сцепленным пальцам, которые наверняка еще пахнут едким дымом. В пепельнице на кухонном столе несколько наполовину выкуренных сигарет, и Тсуну сейчас не слишком волнует, что он скажет матери по этому поводу.
Точно также его, наверное, впервые в жизни не слишком волнует, что он не считается с чужими желаниями.
Гокудера путается в словах, неловко ерошит волосы на макушке и отводит глаза. Он говорит, что это ничего особенного, не то чтобы с ним ходили куда-то, делали какие-то подарки или что там еще входит в обязанности хороших отцов, совсем нет. Тсуна слушает молча, с сосредоточенным выражением лица, и пытается поверить, но понимает, что это, в сущности, не имеет значения. У него были традиционные семейные прогулки, когда Йемицу приезжал из командировки и на которые находил не больше часа, и дорогие подарки. Но у него не было отца.
Когда Тсуна говорит бесцветное обреченное «Понятно», поднимаясь из-за стола, он говорит это, скорее, самому себе, и не слышит ни чужих оправданий, ни звона случайно разбитой пепельницы. Ему непонятно только, каким сыном он должен был быть: ведь, видимо, был плохим.
Он никак не может перестать думать об этом, и становится ясно, что алгебру на завтра он так и не решит, пополнив свою коллекцию двоек. Тсуна некстати вспоминает, что у Гокудеры никогда не было двоек по алгебре, и над потрепанной тетрадью с рваными каракулями вместо решений с треском ломается карандаш.
классно
только
внезапно зокащег.
автор, вы умеете наполнить текст чувствами **