270 слов да простит меня заказчик, если что не так...
На официальных приемах скучно. Все гости – серьезные шишки, музыка – только классическая, одежда – строгий черный костюм. А ещё неудобная мебель. Куча неудобной мебели. Мукуро не любит эти приемы, считая, что на них слишком скучно. И ведь на самом деле. Савада занят гостями, и лишь изредка бросает в его сторону внимательные взгляды. Проверяет – не натворил ли чего его любимый иллюзионист? И успокаивается, ведь все в порядке. Все на самом деле идет гладко, пока не начинается ритмичная, быстрая музыка. Пока скрипка не меняется на неприличный саксофон, пока фортепиано не сходит с ума в череде громких, мажорных аккордов. Пока Мукуро не начинает танцевать. А он начинает. Все начинается. Ненормально крутится, вращается, громко отдается шальной бас. И Мукуро крутится, чуть приседая, прикрывая глаза. Танцуя, он приближается к Тсуне, тянет его за руки на себя, увлекая, вовлекая в мелодию. И Саваде не выбраться, он вязнет шаг за шагом в танце. Так же приседает, чуть раскачиваясь несмело из стороны в сторону. Но с каждой секундой все увереннее, живее. Крепче сжимает тонкие пальцы, улыбается, прямо смотрит в насмешливые глаза. Гости удивленно перешептываются, но Тсуна ничего не слышит. Лишь зачарованно смотрит на чужие, тонкие губы, непрерывно шепчущие, напевающие слова песни. Савада не понимает. Он вообще не знает английский. Ему только кажется, что это что-то интимное, личное. И поцеловать эти губы оттого нестерпимо хочется, только нельзя сейчас. Музыка заканчивается, затихая уже немного фальшивым аккордом. Мукуро выпрямляется, отпускает руки Десятого, будто нехотя, отстраняясь. У Тсуны звенит в ушах – то ли от тишины, то ли от последних слов иллюзиониста. Он совсем не знает английского, но явно оборванная фраза – вроде «baby, baby, make me know, you…» - не покидает его весь оставшийся вечер.
да простит меня заказчик, если что не так...На официальных приемах скучно. Все гости – серьезные шишки, музыка – только классическая, одежда – строгий черный костюм. А ещё неудобная мебель. Куча неудобной мебели.
Мукуро не любит эти приемы, считая, что на них слишком скучно. И ведь на самом деле.
Савада занят гостями, и лишь изредка бросает в его сторону внимательные взгляды. Проверяет – не натворил ли чего его любимый иллюзионист? И успокаивается, ведь все в порядке.
Все на самом деле идет гладко, пока не начинается ритмичная, быстрая музыка. Пока скрипка не меняется на неприличный саксофон, пока фортепиано не сходит с ума в череде громких, мажорных аккордов. Пока Мукуро не начинает танцевать.
А он начинает. Все начинается. Ненормально крутится, вращается, громко отдается шальной бас. И Мукуро крутится, чуть приседая, прикрывая глаза. Танцуя, он приближается к Тсуне, тянет его за руки на себя, увлекая, вовлекая в мелодию. И Саваде не выбраться, он вязнет шаг за шагом в танце. Так же приседает, чуть раскачиваясь несмело из стороны в сторону. Но с каждой секундой все увереннее, живее. Крепче сжимает тонкие пальцы, улыбается, прямо смотрит в насмешливые глаза.
Гости удивленно перешептываются, но Тсуна ничего не слышит. Лишь зачарованно смотрит на чужие, тонкие губы, непрерывно шепчущие, напевающие слова песни. Савада не понимает. Он вообще не знает английский. Ему только кажется, что это что-то интимное, личное. И поцеловать эти губы оттого нестерпимо хочется, только нельзя сейчас.
Музыка заканчивается, затихая уже немного фальшивым аккордом. Мукуро выпрямляется, отпускает руки Десятого, будто нехотя, отстраняясь. У Тсуны звенит в ушах – то ли от тишины, то ли от последних слов иллюзиониста. Он совсем не знает английского, но явно оборванная фраза – вроде «baby, baby, make me know, you…» - не покидает его весь оставшийся вечер.