Начало действия - ориентировочно через два года после конфликта Колец, т.е. Наги около 15-ти. 800 слов
Наги страшно. Ее убьют, она в этом даже не сомневается, потому что выкупа не будет. Ведь для отчима она всегда была лишь бесполезным придатком к красивой жене. Он, наверное, даже не расстроится. Она умрет, и мама… ‘Оя? Что я слышу? Неужели юная леди совершенно не хочет жить?’ Наги молчит, боится верить. Нет, нет, она сходит с ума— ‘Всего лишь обретаешь силу. Между прочим, ты можешь уничтожить всех в этом здании.’ ‘…Хочешь, я научу тебя?’
Штурмовать дом не понадобилось. В нем оказалась лишь куча трупов, парочка завывающих от ужаса сумасшедших и полумертвая девочка-подросток.
Наги ничего не понимает. Глаз уже не болит, только чешется. Она давно встает с постели, но из комнаты не выходит – страшно. Неизвестно, что и кто там: пока она видела только пару слуг и однажды – странного младенца с капюшоном на пол-лица. Да, и людей в форменных черных куртках за окном. Голос, с другой стороны, по-прежнему учит ее – шепчет, уговаривает, как лепит из глины. Она верит и уже даже не удивляется тому, что он рассказывает; она же видела, что это правда. Он называет себя «Мукуро» - странное имя, думает Наги, но это далеко не самое странное в этом человеке. Человеке ли? Она не знает. Из воздуха собирается уже знакомый младенец («Проекция», мимоходом замечает Наги), а вслед за ним – через дверь, как нормальный человек, - влетает длинноволосый незнакомец. Кажется, неизвестность закончилась.
Усталость вытеснила все, включая страх и любопытство. Наги на особом положении – остальные рядовые роют землю от нетерпения, а ее, кажется, решили довести до состояния нестояния. Еще бы, они все доказали до того, как получили приглашение в Варию, а она, найденыш, еще должна продемонстрировать свою полезность. Поэтому Наги не жалуется, когда ее посылают с очередной группой. Так надо. When in Rome, do as Romans do. Младенец («Маммон», как его все называют) теперь ее наставник и непосредственный начальник, единственный иллюзионист на весь отряд. Все инструкции Наги получает от него, реже – от того длинноволосого по имени Сквало, который оказался стратегическим командиром Варии. Остальных офицеров она видит только мельком на заданиях, и желания познакомиться поближе они не вызывают; а босса она и вовсе только слышит – грохот падающей мебели и звон бьющегося стекла. Больше Наги не разговаривает ни с кем, даже Мукуро-сан куда-то пропал. «Просто понял, что ты ему бесполезна», ей кажется, что Маммон усмехается. «Ты ведь теперь в Варии.» Но он же спас меня, думает Наги, хотя вовсе не обязан был этого делать. «Ты наивный ребенок. Ничто не делается, если нет перспективы выгоды», назидательно говорит малыш и исчезает. Уже из пустоты доносится: «Учись, пока можешь…»
И Наги учится. На куртке теперь красуется офицерский аксельбант, на руке кольцо – новомодная игрушка в мире мафии. Отдавая его, Маммон фыркнул – разумеется, его соска куда мощнее этой цацки, пусть даже лучшей из возможных; и что за дурацкая привычка беспокоиться о коллегах? Они прекрасно могут и сами о себе позаботиться, прекращай уже этот детский сад, Наги. Но она и так давно не ребенок. Ее детство кончилось, когда ее похитители выбрасывались из окон, вскрывали вены, приставляли дула к виску, захваченные ее отчаяньем. А ведь тогда она и не думала, что окажется в рядах отряда наемных убийц самой влиятельно мафиозной Семьи мира под началом младенца-Аркобалено. Наги больше не замечает странных взглядов – рядовые ей неинтересны, а офицерам она уже не чужая. Но и не своя тоже, слишком многого она не знает, слишком много помнят они. Этого нельзя не заметить, когда сидишь с ними за одним столом, проводишь вечера в одной гостиной и вместе составляешь планы миссий. («Никогда не упоминай при боссе имя Савада», предостерегает ее Леви в первый же день. Наги растерянно моргает. «А кто это?») Они слишком много пережили вместе. До нее. «Еще наверстаешь», странным голосом говорит Маммон. Наги склоняет голову набок – ей непонятно, чем он так раздражен. «Отсюда уходят только вперед ногами, ишишиши», поясняет вынырнувший из-под подушек Бельфегор. Наги только пожимает плечами. Она никуда и не собирается. У нее нет другого дома.
Последние месяцы наполнены напряжением, и миссии выпадают все чаще. Сегодня командир Сквало выдернул ее прямо из постели («Вооои, подъем, малявка, наш самолет через полтора часа!»), не удосужившись даже объяснить, что ей брать с собой для задания. Наги аккуратно обходит лужи крови и трупы – Сквало давно ушел вперед, а она мысленно прощупывает здание в поисках живых, а заодно и нужных документов. Руки зябко кутаются в складках тяжелого плаща, который командир скинул перед боем – она всегда мерзнет, а он постоянно забывает, где именно его бросил. Вот и сейчас Наги ловит его приступ бешенства: горячка боя прошла, ощутимо потянуло холодом; она ускоряет шаг. Нет, это чувство слишком острое для такого тривиального повода, да и примешивающаяся горечь совсем несвойственна стратегическому командиру. Наги почти бегом врывается в нужную комнату; он даже не оборачивается. «Маммон убит», хрипло рычит Сквало, стискивая здоровой рукой мобильник. «И Колоннелло с ним.» Наги молчит, а его глухая ярость резонирует внутри нее, разрастается, заполняет собой, жжет пустую глазницу – Миллефиоре, стучит в висках у обоих. Бьякуран. Рубикон перейден. Мосты сожжены. Это война.
Пандохва Спасибо, мне очень приятно)) Сейчас откроюсь.
Tadanori Благодарю)) Первоначальная задумка была несколько другой, но я поняла, что это выльется в эпик. И что я не выдержу ни стиль, ни идею( Поэтому развивать тему боюсь.
Пользуясь случаем, исправлю свою забывчивость - с Днем рожденья! Удачи, и пусть жизнь будет максимально разнообразной и интересной! и пусть в ней не иссякнет реборнотрава в Правильном Переводе(тм)
-
-
02.05.2010 в 05:26800 слов
Наги страшно. Ее убьют, она в этом даже не сомневается, потому что выкупа не будет. Ведь для отчима она всегда была лишь бесполезным придатком к красивой жене. Он, наверное, даже не расстроится. Она умрет, и мама…
‘Оя? Что я слышу? Неужели юная леди совершенно не хочет жить?’
Наги молчит, боится верить. Нет, нет, она сходит с ума—
‘Всего лишь обретаешь силу. Между прочим, ты можешь уничтожить всех в этом здании.’
‘…Хочешь, я научу тебя?’
Штурмовать дом не понадобилось. В нем оказалась лишь куча трупов, парочка завывающих от ужаса сумасшедших и полумертвая девочка-подросток.
Наги ничего не понимает. Глаз уже не болит, только чешется. Она давно встает с постели, но из комнаты не выходит – страшно. Неизвестно, что и кто там: пока она видела только пару слуг и однажды – странного младенца с капюшоном на пол-лица. Да, и людей в форменных черных куртках за окном.
Голос, с другой стороны, по-прежнему учит ее – шепчет, уговаривает, как лепит из глины. Она верит и уже даже не удивляется тому, что он рассказывает; она же видела, что это правда. Он называет себя «Мукуро» - странное имя, думает Наги, но это далеко не самое странное в этом человеке. Человеке ли? Она не знает.
Из воздуха собирается уже знакомый младенец («Проекция», мимоходом замечает Наги), а вслед за ним – через дверь, как нормальный человек, - влетает длинноволосый незнакомец.
Кажется, неизвестность закончилась.
Усталость вытеснила все, включая страх и любопытство. Наги на особом положении – остальные рядовые роют землю от нетерпения, а ее, кажется, решили довести до состояния нестояния. Еще бы, они все доказали до того, как получили приглашение в Варию, а она, найденыш, еще должна продемонстрировать свою полезность. Поэтому Наги не жалуется, когда ее посылают с очередной группой. Так надо. When in Rome, do as Romans do.
Младенец («Маммон», как его все называют) теперь ее наставник и непосредственный начальник, единственный иллюзионист на весь отряд. Все инструкции Наги получает от него, реже – от того длинноволосого по имени Сквало, который оказался стратегическим командиром Варии. Остальных офицеров она видит только мельком на заданиях, и желания познакомиться поближе они не вызывают; а босса она и вовсе только слышит – грохот падающей мебели и звон бьющегося стекла. Больше Наги не разговаривает ни с кем, даже Мукуро-сан куда-то пропал.
«Просто понял, что ты ему бесполезна», ей кажется, что Маммон усмехается. «Ты ведь теперь в Варии.»
Но он же спас меня, думает Наги, хотя вовсе не обязан был этого делать.
«Ты наивный ребенок. Ничто не делается, если нет перспективы выгоды», назидательно говорит малыш и исчезает. Уже из пустоты доносится: «Учись, пока можешь…»
И Наги учится. На куртке теперь красуется офицерский аксельбант, на руке кольцо – новомодная игрушка в мире мафии. Отдавая его, Маммон фыркнул – разумеется, его соска куда мощнее этой цацки, пусть даже лучшей из возможных; и что за дурацкая привычка беспокоиться о коллегах? Они прекрасно могут и сами о себе позаботиться, прекращай уже этот детский сад, Наги.
Но она и так давно не ребенок. Ее детство кончилось, когда ее похитители выбрасывались из окон, вскрывали вены, приставляли дула к виску, захваченные ее отчаяньем. А ведь тогда она и не думала, что окажется в рядах отряда наемных убийц самой влиятельно мафиозной Семьи мира под началом младенца-Аркобалено.
Наги больше не замечает странных взглядов – рядовые ей неинтересны, а офицерам она уже не чужая. Но и не своя тоже, слишком многого она не знает, слишком много помнят они. Этого нельзя не заметить, когда сидишь с ними за одним столом, проводишь вечера в одной гостиной и вместе составляешь планы миссий.
(«Никогда не упоминай при боссе имя Савада», предостерегает ее Леви в первый же день.
Наги растерянно моргает. «А кто это?»)
Они слишком много пережили вместе.
До нее.
«Еще наверстаешь», странным голосом говорит Маммон. Наги склоняет голову набок – ей непонятно, чем он так раздражен.
«Отсюда уходят только вперед ногами, ишишиши», поясняет вынырнувший из-под подушек Бельфегор.
Наги только пожимает плечами. Она никуда и не собирается. У нее нет другого дома.
Последние месяцы наполнены напряжением, и миссии выпадают все чаще. Сегодня командир Сквало выдернул ее прямо из постели («Вооои, подъем, малявка, наш самолет через полтора часа!»), не удосужившись даже объяснить, что ей брать с собой для задания.
Наги аккуратно обходит лужи крови и трупы – Сквало давно ушел вперед, а она мысленно прощупывает здание в поисках живых, а заодно и нужных документов. Руки зябко кутаются в складках тяжелого плаща, который командир скинул перед боем – она всегда мерзнет, а он постоянно забывает, где именно его бросил. Вот и сейчас Наги ловит его приступ бешенства: горячка боя прошла, ощутимо потянуло холодом; она ускоряет шаг.
Нет, это чувство слишком острое для такого тривиального повода, да и примешивающаяся горечь совсем несвойственна стратегическому командиру. Наги почти бегом врывается в нужную комнату; он даже не оборачивается.
«Маммон убит», хрипло рычит Сквало, стискивая здоровой рукой мобильник. «И Колоннелло с ним.»
Наги молчит, а его глухая ярость резонирует внутри нее, разрастается, заполняет собой, жжет пустую глазницу – Миллефиоре, стучит в висках у обоих. Бьякуран.
Рубикон перейден. Мосты сожжены.
Это война.
-
-
03.05.2010 в 18:50-
-
03.05.2010 в 19:40хочется продолжения)))-
-
03.05.2010 в 22:58Tadanori
Благодарю)) Первоначальная задумка была несколько другой, но я поняла, что это выльется в эпик. И что я не выдержу ни стиль, ни идею( Поэтому развивать тему боюсь.
Пользуясь случаем, исправлю свою забывчивость - с Днем рожденья! Удачи, и пусть жизнь будет максимально разнообразной и интересной!
и пусть в ней не иссякнет реборнотрава в Правильном Переводе(тм)
автор