383. от заявки автор несколько отступил, простите.
На официальных приемах они ведут себя так, словно совсем не знакомы. Сквало танцует с людьми, чьи имена не сходят с обложек элитных глянцевых изданий — и с первых страниц донесений, которые каждое утро кладет ей на стол Левиафан. — Подумать только, — дон Оливьеро кривит губы, смотрит невыразительно, холодно, — мой лучший боец погиб от руки такой очаровательной леди... Вам бы сердца разбивать, а не мечом размахивать. Сквало ухмыляется открыто и зло, за ту драку с членом союзной семьи по голове её никто не погладил, а вот протез потом пришлось заменить — сучий сын бил по искусственной руке, пару раз даже достал, разворотил ладонь так, что и в кулак не сожмешь. Вот только это его не спасло. — Его сердце я разрезала на кусочки, — говорит дону Сквало, — оно было слишком мягким и вялым, чтобы его разбивать.
Они вальсируют под музыку молча. Дон Оливьеро отлично чувствует ритм, Сквало красива и грациозна, и улыбаются они друг другу, совсем как хищная кошка и браконьер. На них засматриваются. Им завидуют, их боятся.
Занзас стоит в другом конце зала, развернувшись к танцующим парам спиной. Он поигрывает наполовину пустым бокалом, глядя на собеседников со скукой и превосходством. Когда затихают последние аккорды венского вальса, он коротко смотрит через плечо: дон Оливьеро церемонно целует затянутую в перчатку ладонь.
— Не танцуешь из принципа? — Нина, советница дона Пардо, прикасается длинными пальцами к манжету его пиджака. У неё веснушки на скулах и цепкий, ехидный взгляд. Под стать ядовитому языку. Занзас с ухмылкой кладет ей руку на талию — оркестр играет медленный вальс.
Фокстрот сменяется квикстепом, шампанское льется рекой, за звоном бокалов не слышно ни приговоров, ни индульгенций. Сквало наклоняется к уху политика, который не доживет до викенда, Занзас жмет руку члену пока ещё не союзной семьи — тот станет боссом ко Дню всех святых.
С первыми аккордами танго вокруг Сквало становится подозрительно пусто, и ей не надо оборачиваться, чтобы узнать причину. На плечо ложится горячая, словно у зверя, ладонь. — Банкет окончен, мусор, — произносит Занзас, — время идти. — А-а, — с издевкой говорит ему Сквало, — я-то думала, ты приглашаешь меня танцевать. Занзас опасно сжимает губы, смотрит со злостью и раздражением. Молча взяв Сквало под руку, выводит из зала под звуки аргентинского танго. Краем глаза он ловит взгляды, в которых привычные страх и желание мешаются с завистью. Ведь не так уж и важно, с кем ты танцуешь. Имеет значение только то, с кем покидаешь танцевальный зал.
На официальных приемах они ведут себя так, словно совсем не знакомы.
Сквало танцует с людьми, чьи имена не сходят с обложек элитных глянцевых изданий — и с первых страниц донесений, которые каждое утро кладет ей на стол Левиафан.
— Подумать только, — дон Оливьеро кривит губы, смотрит невыразительно, холодно, — мой лучший боец погиб от руки такой очаровательной леди... Вам бы сердца разбивать, а не мечом размахивать.
Сквало ухмыляется открыто и зло, за ту драку с членом союзной семьи по голове её никто не погладил, а вот протез потом пришлось заменить — сучий сын бил по искусственной руке, пару раз даже достал, разворотил ладонь так, что и в кулак не сожмешь. Вот только это его не спасло.
— Его сердце я разрезала на кусочки, — говорит дону Сквало, — оно было слишком мягким и вялым, чтобы его разбивать.
Они вальсируют под музыку молча. Дон Оливьеро отлично чувствует ритм, Сквало красива и грациозна, и улыбаются они друг другу, совсем как хищная кошка и браконьер. На них засматриваются. Им завидуют, их боятся.
Занзас стоит в другом конце зала, развернувшись к танцующим парам спиной. Он поигрывает наполовину пустым бокалом, глядя на собеседников со скукой и превосходством.
Когда затихают последние аккорды венского вальса, он коротко смотрит через плечо: дон Оливьеро церемонно целует затянутую в перчатку ладонь.
— Не танцуешь из принципа? — Нина, советница дона Пардо, прикасается длинными пальцами к манжету его пиджака. У неё веснушки на скулах и цепкий, ехидный взгляд. Под стать ядовитому языку. Занзас с ухмылкой кладет ей руку на талию — оркестр играет медленный вальс.
Фокстрот сменяется квикстепом, шампанское льется рекой, за звоном бокалов не слышно ни приговоров, ни индульгенций. Сквало наклоняется к уху политика, который не доживет до викенда, Занзас жмет руку члену пока ещё не союзной семьи — тот станет боссом ко Дню всех святых.
С первыми аккордами танго вокруг Сквало становится подозрительно пусто, и ей не надо оборачиваться, чтобы узнать причину. На плечо ложится горячая, словно у зверя, ладонь.
— Банкет окончен, мусор, — произносит Занзас, — время идти.
— А-а, — с издевкой говорит ему Сквало, — я-то думала, ты приглашаешь меня танцевать.
Занзас опасно сжимает губы, смотрит со злостью и раздражением. Молча взяв Сквало под руку, выводит из зала под звуки аргентинского танго. Краем глаза он ловит взгляды, в которых привычные страх и желание мешаются с завистью.
Ведь не так уж и важно, с кем ты танцуешь. Имеет значение только то, с кем покидаешь танцевальный зал.
Не заказчик
Автор, вижу, отлично постарался.
Saniya, спасибо! )) Да, можно.