50 Тсунаёши достаёт из своего стола невзрачную записную книжку, относительно новую, но потрёпанную за столь короткое время. Обычная, в клетку, оранжевая, однотонная. В ней лишь имена, фамилии, даты. Даты смерти и зачёркнутые рядом инициалы. Список смертей. Список друзей и союзников. Мёртвых. Вырванные листы можно вклеить, список переписать. Жизни не вернуть никогда.
А меня как-то не цепляет. Аффтар, мне кажется или тут были важный как бэ чуйства, а не какбэ бумага? А оранжевая, это оптимистичненько так. В стиле Тсуны, да
«Лонгчамп Найто. Двадцать пять лет. Седьмое января.» «Пантера. Двадцать четыре года. Седьмое января.» Цуна смотрит на неровные, немного размашистые строчки невидящим взглядом. До восьмого января осталось каких-то пять минут. «Лунга. Двадцать лет. Седьмое января.» «Мангуста. Сорок лет. Седьмое января.» Писать физически больно. Нет слёз, нет горечи. Нет ни весельчака Найто, ни молчуньи Пантеры. Суетливого Мангусты и серьёзного Лунги тоже нет. Просто нет. Остались только пятна крови на капоте серебристого форда, да изящная шляпка со снятым скальпом. Не убереглись. Не уберёг. Нет. Ни-че-го. «Томассо.» Цуна вздыхает и в каком-то порыве то ли горечи, то ли злобы крест-накрест перечёркивает страницу и резко отбрасывает ежедневник в сторону. Веки устало опускаются, из лёгких вырывается - с большим трудом, такой скованный - усталый вздох. Завтра, помимо всего прочего, он должен успеть на похороны. Отдохните там, ребята.
Тсунаёши достаёт из своего стола невзрачную записную книжку, относительно новую, но потрёпанную за столь короткое время. Обычная, в клетку, оранжевая, однотонная. В ней лишь имена, фамилии, даты. Даты смерти и зачёркнутые рядом инициалы.
Список смертей. Список друзей и союзников. Мёртвых.
Вырванные листы можно вклеить, список переписать. Жизни не вернуть никогда.
А оранжевая, это оптимистичненько так. В стиле Тсуны, да
«Лонгчамп Найто. Двадцать пять лет. Седьмое января.»
«Пантера. Двадцать четыре года. Седьмое января.»
Цуна смотрит на неровные, немного размашистые строчки невидящим взглядом. До восьмого января осталось каких-то пять минут.
«Лунга. Двадцать лет. Седьмое января.»
«Мангуста. Сорок лет. Седьмое января.»
Писать физически больно. Нет слёз, нет горечи. Нет ни весельчака Найто, ни молчуньи Пантеры. Суетливого Мангусты и серьёзного Лунги тоже нет. Просто нет. Остались только пятна крови на капоте серебристого форда, да изящная шляпка со снятым скальпом. Не убереглись. Не уберёг. Нет. Ни-че-го.
«Томассо.»
Цуна вздыхает и в каком-то порыве то ли горечи, то ли злобы крест-накрест перечёркивает страницу и резко отбрасывает ежедневник в сторону. Веки устало опускаются, из лёгких вырывается - с большим трудом, такой скованный - усталый вздох. Завтра, помимо всего прочего, он должен успеть на похороны.
Отдохните там, ребята.
большое спасибо Автору.
А вот второй понравился намного больше. Спасибо, автор! Откройтесь!
Спасибо^ ^